Граф Соколовский и две чашки чая

Ювелир продолжал болтать что-то про остроумие графа, свои неудачи и Божье Провидение, сдабривая всю эту кашу показной любезностью и слащавой улыбкой. «Он до ужаса умён, хоть и хочет показаться дураком», – подумалось графу. От его взгляда не ускользнул тот факт, что его уже успели тщательно изучить. Этот прохвост, вероятнее всего, знал об обстоятельствах, при которых Александр Константинович, получил ранение и до сих пор был вынужден носить правую руку в повязке, закреплённой на шее. Кольца Соколовского вызывали во владельце лавки мелкую дрожь и мучительное желание прикоснуться к их драгоценным камням. Внимательный взгляд ювелира пробежался по внешнему облику графа и, особенно, по его серебряной тросточке, украшенной витиеватыми узорами. Сплюснутое навершие рукоятки украшал светло-красный огранённый рубин.

– Да, я невероятно рад видеть Ваше сиятельство. Ох, простите, я, поражённый Вашим снисходительным визитом к моей персоне, изнывающей от недостатка просвещённых умов в этом заведении, позабыл представиться. Я – Ксенофонт Павлович Стаевский, – ювелир, будто актёр, окончивший представление, совершил поклон. – К вашим услугам. Я слышал о тех недоразумениях, что просыпались на Вас из рога Судьбы в последнее время. Я с удовольствием оценю Вашу тросточку.

– Постойте, – граф резко вытянул вперёд левую руку, покрепче сжав рукоять трости, к которой уже было потянулись мягкие пальчики Стаевского. – Я пришёл не для того, чтобы закладывать своё имущество, а чтобы найти пропавшую девушку.

Глаза оценщика сузились, и тонкая улыбка на мгновение приобрела зловещий вид. Стаевский резко развернулся к двум своим клиентам у прилавка, до сих пор сохраняющим молчание.

– Извините, судари, но я не смогу вас сейчас принять, – разочарованно всплеснул руками ювелир.

– Но, Ксенофонт Палыч, вы же согласились их взять! – обиженно произнёс один из них, протягивая ювелиру какие-то серёжки.

– За три рубля, – добавил второй.

– Да такие серьги за три можно новые купить. Приходите в другой раз, как только что-нибудь ценное разыщите. Извините, ваше время пока не пришло, – выпроваживая недовольных клиентов, болтал Стаевский. – Не стоит бурчать нечто невразумительное себе под нос, бесценный вы мой, это невежливо. Помните, Фортуна не замедляет свой ход – придёт и ваше время, когда колесо Фортуны возвысит вас до небес. Не забывайте про Любовь Божью, которая подобно солнцу и дождю, изливается на праведных и неправедных, богатых и бедных, вас и вас, мой дорогой. Буду рад вас видеть с чем-то более ценным, чем бабушкины серёжки, пропитанные её же по́том. Бог любит вас! Оривуар⁵! Идите отсюда.

Выпровоженные из лавки клиенты подобным расставанием. Тот, что был настроен более воинственно, пытался протестовать против такого обхождения, но оказался бессилен вставить хоть слово среди непрекращающегося потока стаевского словоблудия. Владелец лавки похлопал на прощание их по плечу и захлопнул дверь. Колокольчик, в тон своему хозяину, весело, едва ли не издеваясь, распрощался с несчастными клиентами. Стаевский повесил на ручку двери с внешней стороны табличку «Закрыто» и повернулся к графу.

– Так о какой девочке вы говорите? Возможно, тут какая-то ошибка. Уверяю, в моей лавке ещё никто не пропадал, хи-хи-хи. Как бы не вышло какого анекдота, – покусывая нижнюю губу, сказал Стаевский.

– В вашей лавке или в какой-то другой, но молодая Софья Дмитриевна Красненская пропала неделю назад.

– Ах, вот вы о чём! Нет, к этому делу я никакого отношения иметь не могу, таким же счётом, как и ко многим другим исчезновениям и происшествиям, достойных быть описанными в восхитительных романах. Мне, следуя древнему примеру, зафиксированному святыми апостолами, даже не придётся умывать руки, они и без того безупречно чисты.

– Вы знали Софью Дмитриевну? – наконец-то смог ввернуть своё слово молодой граф.

– Что-то не припомню я такой фамилии. Красненская. Любопытно было бы знать, кто она такая, если её поиском занялся интеллектуал Вашего сорта. Должно быть в это мгновение храбрейший генерал или утончённейший сановник, тоскует без своей возлюбленной. Хотя, если у страдающего от потери своей ненагладной, имеется благоверная супруга, то хоть кто-то обрадуется её пропаже, – разглядывая своё отражение в зеркале, продолжал говорить Стаевский. – Признаться, я решил, что Ваша лучезарная особа посетила мой скромный уголок с целью заложить нечто невероятно ценное.

Бегающие глазки оценщика остановились на серебряной трости Соколовского.

– С чего это вы взяли, что я нуждаюсь в средствах?

– Слухи, дорогой граф. Много-много слухов бродит туда-сюда, туда-сюда. Они толкаются, визжат, спорят, в надежде побыстрее заскочить в ослабленный человеческий разум, словно толпа плебеев, прослышавших о жирной дармовщине.

– Слухи ввели вас в заблуждение, господин Стаевский, – отрезал граф. – Разве в вашей лавке нет записей? Стоит заглянуть в них, и мы, уверен, найдём запись о Красненской, сделанную чуть больше месяца месяц назад. Она закладывала у вас кольцо.