Граф Соколовский и разыгранное убийство

Барсуковский дух самодовольства и роскоши присутствовал всюду и во всём. С ужасом граф осознал, что даже в изображениях Архангела Михаила, икон и росписей которых было в изобилии, он узнаёт черты лица покойного Барсукова. Тот же мясистый подбородок, медно-каштановые волосы, похожие на шлем, надменный взгляд возбуждали в душе Соколовского гнев и раздражение. Отвернувшись от кощунственных изображений, граф вновь обратился к очереди, выстроившейся к исповеди перед аналоем.

Один из них отравил Михаила Аристарховича. Скажет ли убийца о своём грехе? Отразится ли ужас от услышанного на лице иерея? «Вряд ли он вообще слышит, о чём ему говорят», – подумал про себя граф. Иерей, сознавая свою власть, горделиво осматривал каждого, приближающегося к нему, и с необыкновенной величавостью покрывал голову кающегося епитрахилью¹⁵. Кажется, он считал, что тем самым собственноручно прощает грешникам их грехи. Только что закончил свою исповедь Светилин. Он поцеловал крест, Евангелие и взял благословление у священника. Здесь его актёрское мастерство было как раз к месту. Никто другой не смог бы изобразить такого же смирения. Показная маска покаяния на лице Надежды Михайловны в этот момент дрогнула, и глаза её налились дикой ненавистью на главного наследника отца. Встретившись с взглядом наблюдающего за разыгравшейся сценой Соколовского, Хитрова ничуть не смутилась. Её губы нервно вздрогнули, и она отвернулась. Над аналоем склонилась Марина Николаевна.

В этот момент с клироса донеслись торжественные слова «Кирие элейсон», что на греческом языке означало «помилуй, Господи». Марфа восхищённо внимала многократно повторяемое призывание. Служанка привыкла, что эти слова обычно читаются торопливо, и простые крестьяне прозвали это песнопение куролесом, не понимая ни его слов, ни смысла. Но в барсуковском храме греческие слова зазвучали возвышенно, воспеваемые восхитительными тенорами местных певцов. Невольно заслушался и Александр Константинович.

– Дорогой, Александр Константинович, – пальчики Мыслевской нежно и незаметно для других коснулись его ладони. – Великолепно, не правда ли?

– Да, о какой же молитве можно думать, когда такая красота кругом, – строго заметил граф.

– Смотрю, вы расстроены чем-то. Отчего вы не исповедовались, – шёпотом спросила Марина Николаевна.

– А вы?

Его слова прозвучали неожиданно громко и грозно. Баронесса не поняла или сделала вид, что не поняла, его упрёка. Михаил Михайлович, Утёсов и ещё кто-то обернулись в сторону графа. Александр Константинович круто развернулся и, постукивая тростью по каменному полу, покинул барсуковский храм. В глазах он почувствовал слабую резь и влажность. Он помассировал ладонью глаза и пошёл прочь.

Глава семнадцатая Два отравителя

Когда солнце уже поднялось над горизонтом, Лев Борисович вернулся домой со всенощной. Рядом с его домом прохаживался Александр Константинович. Утёсов стал спрашивать у графа, отчего он покинул богослужение. Вместе они вошли в скромное жилище елецкого следователя. Лев Борисович убедился, что жена и дети ещё не проснулись, и пригласил графа в крохотную гостиную.

– Я смотрю, вы порядком вымотались, граф, – сказал Утёсов, открывая свой любимый шкафчик. – Надеюсь, сегодня мы с вами поможем друг другу, и вот тогда выспимся вволю-с. Желаете чего-нибудь?

В недрах шкафчика скрывалось несколько бутылок горячительных напитков.

– Простите, Лев Борисович, я не пью спиртного, когда расследую дело.

– А мне, наоборот-с, так легче бороться с сонливостью.

Утёсов сел в соседнее кресло и пододвинул поближе к себе невысокий столик. Он налил себе бокал коньяка и сделал небольшой глоток, после чего отправил в рот кусочек шоколада.

– Лев Борисович, позвольте мне начать, – убедившись, что судебный следователь его слушает, столичный аристократ продолжил. – Вам известно для чего я прибыл в усадьбу Барсукова, но вы не всё знаете про условия возврата моего долга.

– О, Александр Константинович, здесь я должен вас разочаровать, – сказал Лев Борисович. – Я видел ваши договорённости в кабинете покойного. И думается, знаю про условия вашего контракта даже больше вас. Договор о вашем банковском вкладе составлен очень хитро. Без помощи Михаила Михайловича я сам бы не разобрался. Вы обязались до конца следующего года пополнить его на несколько тысяч. Таким образом, не думаю, что вам стало бы легче после возвращения долговой расписки батюшки. Строго говоря, вы лишь получили отсрочку.

– Нет, вы не правы, – безрадостно улыбнулся граф. – Я внимательно прочёл договор и понял, что буду должен отдать банку девять тысяч рублей, но не в моих интересах было затевать новый конфликт. Барсуков практически освободил меня от уплаты процентов, к тому же, дал порядочную отсрочку. За год я бы достал эти девять тысяч. Значит и про условия возвращения долговой расписки вам известно?

– Про ваше присутствие на открытии фабрики? Да, я видел, – усмехнулся Утёсов.