Граф Соколовский и разыгранное убийство

– Ох, – служанка горестно вздохнула и посмотрела на своего воспитанника безрадостными глазами. – Константиныч, как бы не она убила фабриканта. Грешно говорить такое на человека, но смерти его она желала.

Марфа поджала губы и замолкла. По её поведению граф понял, что дело необычайно серьёзное, раз привычная болтливость служанки ныне ей изменила.

– С чего ты так решила?

– Павел, сын Михаила Михайловича, влюбился в эту девочку, Аню. Но покойный был против их женитьбы. Он даже хотел их разлучить. Внук должен был уехать учиться в столицу, а Анечку отправили бы в старое имение. Либо вовсе прогнали. Бедная девочка, конечно же, испугалась и решила отравить хозяина.

– Это она сама тебе сказала? Откуда тебе это известно?

– Вчера, когда Утёсов весь дом перерыл в поисках пропавших камней, в вещах Анечки и нашли стрихнин. Она во всём и созналась. Что яд она заготовила с целью отравить Михаила Аристарховича.

– Она, что, призналась в убийстве?

– Нет. Начала там что-то лепетать, я ничего не разобрала. Но это она, будь уверен, просто духу ей не хватило сознаться.

– Отчего же тогда Утёсов её не арестовал вчера же?

– Почём мне знать? – отмахнулась служанка и посмотрела в карие глаза Александра Константиновича. – Ему спешить некуда. Успеет ещё.

– Марфа, сходи-ка ко мне в комнату и принеси мою трость-трубу, – попросил граф.

Глава пятнадцатая Не фунт изюма

Перед взором графа Соколовского суетливо пробегали выметенные и ухоженные улочки. Деревья наклоняли свои ветки, увешанные пожелтевшими листьями, словно старались заглянуть в карету. Для уездного городка Елец выглядел необыкновенно чисто и благородно. По числу церквей, гимназий и училищ он не уступал многим губернским городам, и даже превосходил некоторые из них. Над аккуратными домиками, в большинстве – деревянных, возвышался новый Вознесенский собор. Он виднелся почти со всех концов города. Золотой православный крест блистал в лучах заходящего солнца.

– Наконец-то достроили, – проследив за взглядом графа, сказал старый генерал. – Сорок пять лет возились, я ещё мальчишкой был. Даже, помню, кирпичи подносил.

Старый генерал ухмыльнулся.

– Да что вы? Отчего же так долго? – полюбопытствовала Марфа.

Генерал ничего не ответил. Лишь нахмурился и пошевелил мохнатыми усами.

– Нет доброго дела, которое нельзя было бы испортить-с, – заметил Утёсов, сидевший рядом с генералом Барсуковым.

– Но мы ведь не туда едем? – уточнил Франц Карлович, зажатый между Марфой и Александром Константиновичем. – А в церковь архангела Михаила? Построенную Михаилом Аристарховичем.

– Это он чинил препоны, – снова заговорил дядя покойного. – Хотел, чтобы его церковь была самой красивой в уезде. Из-за него соборную колокольню так и не достроили. И роспись не закончили – переманил всех иконописцев. До чего подлая душа была.

– Ох, зачем же вы так на усопшего? – охнула Марфа. – Мне он, наоборот, щедрым показался, жизнелюбом.

– Кобелиной настоящей он был. Вот, что я вам скажу!

Из всех присутствующих лишь у Франца Карловича такие слова вызвали искреннее недоумение. Марфа, чувствуя вырывающееся из груди генерала откровение, выразила показное смущение и отклонилась к окошку. При таком, внешнем, смущении Марфа насторожилась и боялась проронить хоть слово из дальнейшего рассказа генерала. Утёсов недовольно поджал губы.

– Вам никто не расскажет про него правды, кроме меня. Я – единственный в семье, кто говорил ему всё в лицо, не боясь его влияния в обществе. Ещё Пашка, правда, не лебезил перед ним, но что с юнца взять? Его же никто не слышит. Здесь все от покойного зависели. Все, кто только входил с ним в какие-либо сношения. Деньги портят людей, а Михаила они извратили полностью. И дети, и друзья, и горожане – все зависели от его денег. С ними он творил, что хотел. Он и мне голову морочить пытался. Говорил, что одну только женщину за всю жизнь любил. Врал, конечно. У самого любовниц было! Как у шаха какого-то. Везде, где его фабрики стоят, там – десяток содержанок.

– Максим Никодимович, право, – произнёс следователь, призывая к сдержанности. – О покойных не стоит дурно-с.

– А ежели нечего другого сказать? А, нет, есть другое. Как же. Сделал доброе дело – Пулева князем сделал. Этого прохвоста. Отрастил себе длиннющие руки – аж до Сената достал. Чего бы себе шута не завести, коли денег в избытке?

– А вы разве знакомы с князем? – спросил Соколовский.

– Ни в коем случае. Видел пару раз. Но руки не жал. Вздумай он мне протянуть свои шулерские пальцы, я бы с радостью дал ему в морду.

– Кажется, постоянное лицемерие довело вас до такого озлобления? – глядя в серые генеральские глаза, заметил граф.