Я обнаглела и задала ("Ура!!!") "отксеренное" домашнее задание по каллиграфии. Так вот, большинство на следующий же день сообщило мне со сладостнейшей улыбкой, что они - "уже". А урок каллиграфии - ровно через неделю. Поначалу то ежедневное тягомотное время перед уроками, когда учителя нет или не все пришли и запросто можно начать слоняться, а то и вовсе распоясаться, проводили так: народ (попки кверху) обсуждал чью-нибудь каллиграфскую работу.
Единичка, навесик, пуфик
Строчные буквы мы писали поэлементно. Элементы - ровно те, что давались при обучении письму в нашем первом классе: с обязательными "
Т
По считалочке выбирается "диктофон". Ему выдается книга с нужным текстом. Он начинает писать, одновременно озвучивая все свои действия: "Открываем бутылочку с тушью, берем ручку, обмакиваем в тушь". Один только "диктофон" знает текст, остальным же объявляется не слово, не слог, даже не буква (!), а всего лишь следующий элемент.
Пока все элементы безошибочно не выпишешь - понять текст, который достался "диктофону", невозможно! Опять же бывало, что высказывалась благодарность "диктофону" за точную работу. Это когда в тетрадках наконец появлялся текст: элементы складывались в слова, слова - в предложения...
По мере возрастания мастерства все большая свобода стала проявляться в написании букв. Каллиграфическая вязь перестала пугать, рука стала размашистей, линия смелей. "Маноле" и "кириллицу" они освоили сами, без меня, у доски. Вначале сводили на кальку, после переписывали текст в тетрадь. В некоторых тетрадях можно наблюдать по три-четыре попытки: выбиралась высота, густота и толщина букв. Отдельные попытки обильно политы добровольными слезами.
Лед тронулся
О неожиданностях. Начиналась наша каллиграфия как пропедевтические упражнения. Разок в неделю. Хотелось сделать акцент на некоей культуре писания и обхождения с тетрадью. И все! Сколько это продлится, никто не знал. Можно было повалять дурака и бросить. И тоже "ничего страшного", как говорит В.М.
Н
Успешность в таком ни на что не похожем деле, как каллиграфия, была непредсказуема. Вдруг стали заметны некоторые люди, в сторону которых головы наших образцово-показательных дев поворачивались только с материнским вздохом: "Ох, уж этот Андрей!" Или: "Конечно, это Сашка, мы так и знали".
Можно было заняться вышиванием гладью или выпиливанием лобзиком. Но мы занялись каллиграфией. И Павлик (имя ученика изменено), привыкший учиться из-под палки, сам себе удивился: чего, дескать, это ему работать вдруг приспичило?! Засуетился, и вид у него сделался деловой.
А я уж было его оплакала. Он пришел к нам из класса "развивающего обучения". Все записывал, глаза пустые. Скажи ему, что дважды два будет пять, - с жаром согласится. На вопросы не отвечал по причине потения и трясения рук. Какой уж тут вкус к учебе? Отсидеть бы 35 минут урока.
Реанимационный период затянулся на год. Я уже отчаялась: ничем не интересуется, книжки не читает, в малых группах не работает, не слышит, не видит, исподтишка поругивается, задирается. Ком непонимания по всем предметам растет и усугубляет отчуждение от дела, от ребят, от всей нашей общей жизни...