Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020

…языческие ритуалы в целом ряде случаев определяются представлением о перевернутости связей потустороннего (загробного) мира <…> оба мира – посюсторонний и потусторонний – как бы видят друг друга в зеркальном отображении <…> перевернутость поведения выступает как естественное и необходимое условие действенного общения с потусторонним миром или его представителями (Успенский 1994: 321, 323).

В стихотворении Давида Паташинского люди предстают инструментами неизвестно кого (в структуре неопределенно-личных предложений):

порцию невезухи кто еще нас поймет
были мы люди-мухи нами любили мед
были мы люди-суки были глаза сухи
ты не давай мне руки не подавай руки

утренней укоризной сморщенное лицо

были глаза как призмы свернутые в кольцо
наша душа – потемки вытертые до дыр
были мы люди-терки нами строгали сыр

нами вино лакали нами давили тлю

этими вот руками что я тебя люблю

Давид Паташинский. «порцию невезухи кто еще нас поймет…»

[1136].

В этом случае преобразование субъектно-объектных отношений вместе с дефисными конструкциями люди-мухи, люди-терки указывает на зависимость человека от обстоятельств жизни.

О том, что человек – не главный в природе, он даже не объект, а инструмент, сообщается и в таких контекстах:

Холм мною нюхает траву
и мною видит осень

, мнойон птичью слушает молву,
порхающую над травой.

Виталий Кальпиди. «Земля навьючена на холм…»

[1137] ;

Как я хотел увидеть, но не смог,
последние мои двенадцать строк,
где отхлебнул меня вечерний чай,
где веки мной моргнули невзначай

,где фразой «Vérba vólant, scrípta mánent»
простую вербу Воланд в скрипку манит.

Виталий Кальпиди. «Хакер»

[1138] ;

Толстый комар пролетел, засмеялся и вышел,
Хлопнув ладонью моей по запредельной щеке

.Снова в глазах тишина, и таращатся голые окна,
К мирной постели моей пасть разевая свою.

Владимир Кучерявкин. «Ночь через форточку воет тихонько в квартире… »

[1139].

В тексте Кучерявкина комар персонифицирован и на лексическом уровне: он назван толстым а не крупным, о нем говорится, что он засмеялся и вышел (а не вылетел). И окна здесь таращатся и разевают пасть – рисуется вполне сказочная картина, в которой активными субъектами оказываются все, кроме человека. Человек же здесь представлен метонимически: только ладонью, причем и ладонью он не сам распоряжается.

В следующем стихотворении говорится о распределении семейных ролей: