Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020

Не я ль в заснеженной гостинице,
Когда туман ложился ниц,
Выискивал село Гостилицы
Среди усадеб и столиц?

Вступаю в парк, шумя туристами

, —Форели! Графские пруды!
Но что темнеет перед Вистино
У склонов Сойкинской гряды,

Гремя чугунными засовами? —

Копорье! Древняя герса,
Где камень, временем прессованный,
Оценивает коммерсант,

Блуждая с призраками близ стены,

Внимая прошлому с тоской
И ощущая дюны Вистино,
Где горизонт уже морской.

Тимофей Животовский. «Вистино»

[1145].

Строка Вступаю в парк, шумя туристами, сообщает такой грамматикой, что субъект высказывания приписывает себе тот шум, который создают туристы, то есть несет ответственность за их действия.

Ненормативная инструментальная валентность часто создает избыточность и осуществляется метонимией, например, в таком тексте:

Серый ворон хрипло крякал шерстяною головой

.С червяком скакал довольный предпоследний воробей.
Кот мяукал христа ради, разевая нервный рот,
с ним задумчиво ходила кошка, полная котят.

Александр Левин. «Тридцать первого числа…»

[1146].

Это фрагмент песни с эсхатологическим содержанием. Песня начинается строками Тридцать первого числа / лета красная пришла, а в конце текста появляются слова Лета красная текла. Трагический смысл приобретают и самое обыкновенное обозначение даты, и вся образная система текста. Автор изображает действия, которые, вопреки обычным ситуациям, не направлены на результат (Мы носили нашу сумку в продуктовый магазин) и свойства, не характерные для предметов и существ в их обычной жизни. Ворон оказывается не черным, а серым; слова с шерстяною головой были бы уместнее для изображения зверя; ворон не каркал, а крякал. То есть в тексте наблюдается серия сдвигов, связанных с таксономическими классами лексики.

То, что ворон крякал <…> головой, можно понимать не как абсурдную избыточность, типичную для наивных философов из прозы Андрея Платонова, а как изобразительный элемент: ворон как будто поднимает голову (или кивает головой), ожидая смерти всего живого, хотя умереть предстоит и ему.

Если так понимать аномальное заполнение инструментальной валентности глагола крякал, то оказывается, что поэт Александр Левин, дополняя глагол звучания зрительным кинетическим компонентом действия, совершенно подтверждает теоретическое положение лингвистов: «У глаголов звучания возникает „эффект соприсутствия“» (Булыгина 1982: 15), они «воспроизводят ситуацию прямого наблюдения и помещают в эту же ситуацию читателя» (Золотова, Онипенко, Сидорова 2004: 239).

Возможно, что кинетический компонент имеется и у глагола говорил в тексте Андрея Полякова:

Как зеркальна навстречу плывущая речь:
это, кажется, нужно прославить…
О, Косарь, удивляющий головы с плеч,
и масличная рощица-память!
<…>
Шли войска и тебя отражали за мной,
а Косарь, как щека, багровея,
то стихи про любовь говорил головой

,то на горне играл веселее.

Андрей Поляков. «Прощание»

[1147].

Общеязыковым фразеологическим фоном сочетания стихи говорил головой, вероятно, является плеоназм выражения Подумай своей головой, возможно, упрек поэтам, что они пишут головные стихи (‘не обеспеченные личным опытом и собственными чувствами’), выражение брать из головы (‘фантазировать, выдумывать’). Есть также метонимическое выражение говорящая голова – например, о дикторе телевидения. Так как субъект действия в стихотворении – Косарь, удивляющий головы с плеч (т. е. смерть), художественный смысл образа определяется, вероятно, представлением о том, что стихи возникают в измененном состоянии сознания, подобном тому, какое бывает на границе жизни и смерти.

У Давида Паташинского встретилось сочетание головой устал: