Грань безумия

На одном – кабинет Корженёва.

Врач лежит на полу, пытается подняться, беззвучно открывается чёрный провал рта.

Перед ним – срастается боками и спинами Трёхтелый, превращается в обманчиво неуклюжее изваяние.

Идола давно забытого нами бога.

Наползает на расползающееся по ковру тело.

Мне кажется, что даже здесь я слышу визг Корженёва.

* * *

Я решился вернуться к зданию института лишь три месяца спустя.

Жёлтое такси влилось в утренний поток, я откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.

Сейчас я уже мог заснуть без таблеток почти на три часа. Но всё равно, недосып сказывался, я задрёмывал в самых невероятных местах и подрывался, тяжело дыша.

Провалился в дрёму и сейчас, потому не сразу понял, что говорит водитель.

– А зачем вам заброшка-то?

– Что? Какая заброшка?

– Так по адресу этому заброшенная больница же. Известное дело. Но если решили посмотреть, так днём там делать нечего. Но вечером тоже не советую, там шибанутых шляется – сил нет. Тянет их туда, место нехорошее.

– Погодите. Там же Институт Экспериментальной Хирургии.

Таксист внимательно посмотрел на меня и замолчал.

Так и доехали.

Странное, сросшееся корпусами, словно Трёхтелый боками, здание я видел в первый раз. Оно было заброшено уже много лет – такое видно сразу по тоскливым провалам окон, выцветшим облупившимся стенам, мусору вокруг. По неопределимому, но явному ощущению чужеродности пространства вокруг гигантских корпусов.

Я обошел больницу кругом.

Долго стоял, смотрел в пустые окна.

В одном из них колыхалось серое скользкое полотнище.

Александр Золотько Имя – не важно

Мальчику было пять лет, звали его Стас, и он с мамой ехал от бабушки Жени. К папе и старшей сестре Наташе. На все вопросы Стас отвечал рассудительно, серьезно и толково. Назвал свою фамилию, адрес. Только вот не мог сказать, где сейчас его мама.

Вот только что она была во-он там! Сказала, чтобы Стас подождал в проходе, а сама пошла за багажом. Он у них стоял в камере хранения номер сто пять, пока мама со Стасом гуляли по городу. У них скоро поезд.

Старший сержант Соколов кивнул. До поезда оставалось еще пятнадцать минут. Только вот мамы не было. А багаж – чемодан и две большие полосатые сумки, именуемые обычно «мечта оккупанта», стояли на полу возле ячеек камеры хранения, одна из них с номером «сто пять» была открыта, а мамы не было.

– А где моя мама? – спросил мальчик.

Соколов оглянулся беспомощно на своего напарника, тот вздохнул и отвернулся.

– Та-ак… – протянул Соколов. – Стас, ты тут побудь вот с дядей… с дядей Сережей Павловым. В сторонке. А я схожу, пусть объявят по радио. Найдется твоя мама.

По радио объявили несколько раз, но мама так и не нашлась.

Вещи отнесли в линейное отделение милиции, мальчишку отвели туда же, угостив по дороге мороженым. Патрульные остались на месте, в автоматической камере хранения.

– Куда она могла подеваться? – спросил Соколов, разглядывая пустую ячейку «сто пять».

Из ячейки пахло пылью, чем-то прокисшим и еще будто бы химическим.

– Может, сбежала? – снова спросил Соколов. – Завела себе какого-то хахаля и того… Кукушка, блин. Знаешь, у меня у соседей…

– Без паспорта убежала? – поинтересовался Павлов. – Ты же ее сумки смотрел, документы – на месте. Вещи ее личные, белье…

– Это да. Так не бегут. Ребенка бросить могут, но чтобы без паспорта и шмоток… Деньги у нее в лифчике были, ясно, а вот паспорт… – Соколов снял шапку, пригладил волосы. – Да и как бы она вышла?

Незаметно выйти у Трофимовой Ольги Ивановны, тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения, матери двух детей, из камеры хранения не получалось – выход был один. От центрального прохода в стороны расходилось несколько отделений, обойти ячейки можно было и с обратной стороны, но выйти из помещения можно было только в одном месте. И мальчик стоял как раз посреди центрального прохода. Мимо него мама никак пройти не могла.

И спрятаться было негде.

– Кто-то сунул ее в ячейку и закрыл? – совсем уж глупость предположил Соколов.

Он был человеком простым, некоторые даже полагали его бесхитростным, такие странные вещи, как исчезновение человека в ограниченном пространстве, в его голову не вмещались.

– Угу, – Павлов посмотрел на часы. – Все уже, конец смены.

– Ты прямо домой? Перекусить не хочешь?

– На вокзале кушать собрался? Чебуреки массового поражения? Нет уж, не у всех такие желудки, как у тебя, – Павлов посмотрел на верхнюю ячейку, словно прикидывая – залезть на нее или нет. – Все, не наше это дело. Пусть следаки с операми работают, а мне – домой, ужин готовить.

– Пошли, – согласился Соколов. – Не наше это дело.

Уже сдав оружие и выйдя из отделения, Павлов вдруг посмотрел на здание вокзала и сказал тихо: «Мальчишку жалко».

– Что ж ты ляжешь, будешь делать… – невпопад ответил своей любимой присказкой Соколов. – Ну вышло так. От судьбы – это самое… Ну и найдут ее. Куда она без паспорта…

– Действительно, – Павлов посмотрел на затянутое тучами небо, поймал губами одну из редких снежинок. – Куда она денется. И мальчишка… Куда он…

И не прощаясь, Павлов ушел к трамвайной остановке.