Гранат и Омела (СИ)

Теплая капля упала ей на губы и просочилась на язык.

Кровь.

Голова у Авалон закружилась. Рукоять ножа обожгла ладонь. Одно движение, одно…

Кап-кап.

Кровь инквизитора, капающая ей на лицо.

Его липкие, мерзкие пальцы на ее бедрах.

Теплые пальцы под ее коленями.

Авалон съежилась.

Лезвие меча, торчащее изо рта.

Нож в ее руке. Нож, который мог повторить все, что случилось тогда. Только вместо другого инквизитора удар нанесет она. Убьет Дамиана и освободится.

Но тогда я предам Каталину. Предам всю Трастамару.

Горячие слезы потекли по вискам Авалон.

Она разжала пальцы на рукояти.

Королевский бастард лучше, чем смерть Трастамары.

Теплые, грубые пальцы проскользили по шрамам на внутренних сторонах ее бедер. Авалон, ожидавшая проникновения, поежилась от этого прикосновения. Оно было оскорбительно нежным. Как будто он не собирался брать ее силой.

Кожа ее так воспалилась от страха, что она практически ощутила, когда он придвинулся — еще мгновение, и ее кошмар воплотится в реальность. Она вся сжалась. Губы дрогнули от всхлипа.

— Это омерзительно, — обреченно произнес Дамиан.

Кровать скрипнула — он сел. Слезы полились из глаз Авалон. Она резко села и прикрылась дрожащими руками. Сердце колотилось, точно обезумевшее.

— У тебя до этого были мужчины?

Она молча покачала головой, продолжая избегать смотреть на него. Лучше бы он закончил с этой пыткой, а не задавал ей глупые вопросы, которые никак не помогут им выжить.

— Зачем ты тогда выставляла такое условие кровавой сделки? — Голос у него низкий, хриплый, пропитанный отвращением.

Потому что я должна была возлечь с Горлойсом, чтобы спасти подругу. Чтобы спасти Каталину и Трастамару. Чтобы спастись от Филиппе…

Вслух, однако, она не сказала ничего. На какое-то время повисла тишина.

— Ты решила заключить кровавую сделку, когда думала, что я Горлойс. Зачем?

Авалон укусила щеку изнутри, чтобы не сболтнуть лишнего.

— Наши жизни связаны, — раздражаясь, сказал Дамиан. — Если не объяснишь, зачем тебе нужно было возлечь с моим братом, я умру от последствий кровавой сделки. А ты, — Он протянул к ней руку с вытянутым мизинцем, — от обряда сживления. Твоя тайна стоит твоей жизни, Авалон?

Она стоит целого королевства.

Она стоит выживания ведьм. Она стоит жизни ожившего мальчика, который впервые вдохнул у нее на руках.

Авалон вдруг вспомнила о своем сне, где уже другой мальчик шел вперед, овеянный надеждами и доблестью. Он умер в этом сне на вершине своей воинской славы, оставив после себя надежду на иной мир. Мир без вражды, построенный на крови. Стоила ее тайна его жизни? Возможно ли, что скажи она о планах мадам Монтре и Каталины, этот мальчик… не погибнет?

Почему меня вообще волнует мимолетный лихорадочный сон?

Авалон вскинула голову.

— Он не мой сын! Шлюха, ты понесла инирское чудовище! — Филиппе взвизгнул и брезгливо отбросил младенца.

Их взгляды пересеклись. Что-то екнуло внутри, и Авалон тут же подавила этот всплеск. Но предательская мысль все равно осталась в уголках ее сознания и нашептала из тишины: о Горлойсе ли шла речь?

Авалон могла сохранить секрет и умереть. Могла вытащить нож из-под подушки и засадить его по самую рукоять в сердце инквизитора. Отомстить за себя. И опять же, умереть. А могла сказать и потерять доверие своей королевы, своей страны, зато…

Что? Неужели ты думаешь, бестолковая дура, что инквизитор поймет тебя и спасет?

Воображаемый голос мадам Монтре раздавался в голове, точно шипение рассерженной змеи.

Он на твоей стороне только потому, что твоя смерть — его смерть. Скажешь ему правду, он найдет способ снять обряд раньше, чем ему суждено закончиться, и прикончит тебя. Между вами не может быть никакого доверия. Он — твой враг.

Но я спасла ему жизнь. Мы связаны, и он не сможет меня убить.

Дамиан, пока она терзалась сомнения, сжал челюсти и слегка наклонил голову — как собака, когда к чему-то прислушивается. Она отвела взгляд от его плотно сжатых губ. Вьющиеся волосы упали ему на лоб, открывая проколотое ухо, в котором должен был быть санграл.