Гранат и Омела (СИ)

Авалон уже впадала в дрему, когда в сонные мысли вторгся образ девочки в клетке. Она вцепилась в прутья клетки, трясла их, пыталась вырвать, сучила босыми ногами и ободранными пальцами, и кричала на Авалон. Буйвол напирал, тряс головой и целился обрубленными рогами ей в живот. Авалон пыталась объяснить, что она хотела помочь, но это было невозможно.

«Вранье! Вранье! ВРАНЬЕ!» — завизжала девочка у нее в голове, и Авалон почувствовала, как каждое слово вонзается в нее подобно кинжалу. Удар — живот кровоточит. Удар — пронзенное сердце. Удар — хрип крови в глотке.

Вранье! Ты просто не хотела!

Они все спят под белым деревом.

Авалон вздрогнула и проснулась в холодном поту. Сердце оглушительно колотилось.

В покоях стоял предрассветный сумрак. Одеяло и духота в комнате стали душить ее, и Авалон выбралась из кровати. Накинув черную распашную ропу поверх рубашки и засунув ноги в туфли из мягкой кожи и бархата, она отворила дверь, ведущую во внутренний дворик-террасу. В лицо дохнул свежий воздух. Авалон вдохнула полной грудью, пытаясь отогнать тень ночных кошмаров. Ступая по мрамору, усыпанному листьями, она прошла под переплетающимися лозами винограда к парапету и взглянула на город. Дворец покоился на вершине холма, будто серый окаменевший дракон. Башни торчали, точно шипы на его спине, и реяли зелеными знаменами рода Монтре. Город же внизу напоминал мозаику: старые постройки с выбеленными плоскими крышами разительно отличались от современных домов с кирпично-красной черепицей, а за крепостной стеной город тесными кольцами окружали сельские дома. Вымощенные дороги ближе к аристократским особнякам разбегались по городу, как вены в человеческом теле, постепенно превращаясь в разбитые кривые дорожки и утоптанные тропы.

Ночные тревоги постепенно отступили под натиском слов бабушки, которые Авалон мысленно гоняла по кругу.

Страх только в твоей голове, Авалон. Слушай меня: его могут изгнать четыре храбрых рыцаря. Кабальеро Ланселот, избранник Персены. Кабальеро Галахад, сын Владычицы Слез. Кабальеро Персиваль, муж Владычицы Вздохов. Кабальеро Тристан, нареченный Владычицы Тьмы.

Вдох — Раз. Два. Три. Четыре. Выдох — Раз. Два. Три. Четыре.

Авалон закрыла глаза и сосредоточилась на том, как ветер играет с ее волосами. Ей представлялось, будто это мужские пальцы, огрубевшие от ратного дела.

Вдох — Ланселот. Галахад. Персиваль. Тристан. Выдох — Персена. Старуха. Мать. Дева.

Она чувствовала, как сквозь туфли просачивается прохлада.

Вдох — Ланселот. Галахад. Персиваль. Тристан. Выдох.

Сердце успокоило свой бег.

Вдох. Выдох.

Авалон открыла глаза, еще раз глубоко вздохнула. В этот момент горизонт порозовел, и белый мрамор на террасе зарумянился в свете утренней зари. В бледных лучах заплясали золотые пылинки.

Сочтя, что уже достаточно светло, чтобы наведаться к Каталине, Авалон направилась к двери в ее покои. Постучала несколько раз, но ответа не последовало. Толкнув створку, Авалон с удивлением поняла, что та открыта.

— С добрым утром! — Она неуверенно вошла, оглядываясь по сторонам.

Кровать была застелена безупречно, как будто в ней не то, что не спали, а даже не садились. Рассудив, что Каталина, возможно, не ложилась из-за помолвки Горлойса, которые могли навлечь проблемы на Трастамару из-за соседства двух враждебных стран, Авалон уже собиралась уходить, когда заметила клетку, покрытую небольшим отрезом материи. Вспомнив, что мадам Монтре подарила Каталине за успехи в обучении оранского синеголового ифрита, Авалон решила убрать покров, чтобы дать птице понежиться на солнце. Она стянула ткань и, взвизгнув, шарахнулась в сторону. Задребезжал высокий подсвечник, на пол упало несколько свечей.

Авалон оцепенела.

Под тканью стояла не клетка, а большая стеклянная колба, внутри которой в каком-то растворе плавал младенец.

Ошеломленная, она хотела закричать, сбежать, но в нее как будто попала молния и пригвоздила к месту. Под тонкой синеватой кожей у младенца виднелись черные вены. Руки и ноги казались закопченными. Тошнота подкатила к горлу. Однако хуже всего было черное пятно в области груди — сердце, пораженное черной скверной. Осознание морозом пронеслось по телу Авалон.

Мокрая от крови ночная рубашка. Бордовое пятно на простыни. Каталина, рухнувшая на колени и воющая от боли.

Я хотела назвать ее Рамоной, мудрой защитницей.

Ей тогда показалось, что Каталина испаряется, тает и теряет рассудок. Она бы умерла вслед за нерожденной дочерью, если бы ей разрешили. Но ей было запрещено умирать, не родив наследницу.

Авалон сглотнула тяжелый ком в горле.