Гранат и Омела (СИ)

Филиппе взял ее руку липкими толстыми пальцами и поднес к губам. Горечь надавила на корень ее языка.

— Я безмерно рад получить тебя невесткой в свою семью. — Любезность с двусмысленным подтекстом сочилась из него, как миазмы изнурительной, разъедающей болезни.

Он оставил мерзкий слюнявый поцелуй на тыльной стороне ее ладони. Авалон хотела отдернуть руку, но он сжал сильнее и провел по внутренней стороне запястья. Потом рывком дернул Авалон к себе и поцеловал в щеку, обдав гнилостно-сладким запахом изо рта.

— Я же говорил, что ты будешь самой драгоценной в моей коллекции, Авалон. Я обещал тебя забрать, — сказал он тихо, вливая слова лишь в ее уши. — И вот мы здесь. С благословения Персены.

Последняя фраза буквально истекала ядом, перемешиваясь с сахаром его радостной улыбки.

Лучше бы я умерла в той деревне от клыков монстра.

— Извините, я скверно себя чувствую, — слова раскровили ей рот, голос дрогнул, но Авалон поспешно сбежала из зала на подгибающихся ногах, лишь бы он не увидел ее слез и не прибавил их к другим своим трофеям.

Глаза все-таки обожгло, когда она ворвалась в свою комнату, захлопнула дверь и вылетела на террасу. Перегнувшись через парапет, Авалон исторгла из себя желчь и вино. Ее тошнило снова и снова, пока она царапала руки и щеку, пытаясь содрать с кожи его прикосновения.

Играть с судьбой опасно. У нее куда больше опыта. А заигравшись, можно потерять бдительность, и тогда судьба найдет тебя. Она идет по твоему следу, точно охотничий пес. И ее не собьют со следа ни вода, ни снег, ни расстояния.

Охотничий пес оказался вовсе не волком, которого она так страшилась.

Он оказался Дубовым Королем. И Каталина только что продала ее Филиппе, а не Басу.

Глава 15

Мингем не был столицей Инира, но все равно представлял собой невероятно оживленное место, славившееся несколькими старинными Храмами — острые шпили высились длинными, узкими клыками — и самой охраняемой тюрьмой. Вокруг крепостной стены змеей свернулся глубокий оборонительный ров, наполненный водой. Надвратные башни напоминали пальцы, ловящие низко пролетающий облака, а прочные створки из дуба и железа защищали ворота, которые высадить представлялось невозможным. Но даже если бы вражеским воинам удалось пробиться каким-то образом за первые ворота, впереди их ждала «клетка смерти» — пространство-капкан между первыми и вторыми воротами с толстой железной решеткой наверху. Сквозь нее защитники могли быстро обстрелять нападавших градом стрел, арбалетных болтов и копий или обрушить на их головы поток горячей смолы. Сейчас же «клетка смерти» притаилась — и первые, и вторые вороты были раскрыты, пропуская и выпуская путешественников и гостей.

Дамиан сразу понял, что пытаться пробраться в город через главный вход — пустая затея. Стража особо рьяно обыскивала телеги и грузы: засовывали руки или древки копий в бочки, протыкали вилами сено, вскрывали сундуки, перебирали ткани. После чего тщательно обыскивали людей и осматривали их уши. Дамиан сразу понял, кого они ищут. Это открытие подогрело его самолюбование, но он одернул себя — толку от того, что храмовники считают его опасным? Лучше бы они его недооценивали, чем предприняли дополнительные усилия, чтобы отловить его еще на подступе к тюрьме. Он выругался. Ерихон слишком хорошо его знал — он явно надеялся, что Дамиан явится спасать Симеона. Что добавляло проблем и осложнений. Поэтому им с Варесом пришлось отъехать на несколько лиг и обустроиться в зимнем лесу. Высокие ели скрыли дым от костра, за которым они продумали план спасения Симеона.

И теперь Дамиан, пригнувшись к сугробам на холме и обдирая треснувшие костяшки, наблюдал за воротами, где Варес разговаривал со стражниками. Издалека он плохо различал лица, но по жестам пока все шло спокойно. Варес дал стражникам осмотреть себя и лошадь, показал оружие, приподнял волосы и пошутил. Дамиан не мог расслышать смех, но по движениям тел понял, что Варес добился нужной реакции: стражники похлопали его по плечам и пропустили. Дамиан облегченно выдохнул. Все-таки капитан оказался прав: он все еще вне подозрений.

Или это ловушка.

Неприятное, скользкое чувство поселилось в груди.