Гранат и Омела (СИ)

— Ты — ищейка. Так воспользуйся тем, чем тебя проклял твой божок. — Вёльва взяла со стола свечу и, подойдя к двери в меньшую комнату, посветила внутрь.

Даже со своего места Дамиан увидел внутри примятую на полу солому. Несколько четких отпечатков ног. Сердце пропустило удар.

— Она была здесь? — Голос вероломно дрогнул. — Как это возможно?

— Судьба, — просто ответила она, и это слово испугало Дамиана больше, чем все, что она говорила до этого.

Он знал, что ему нужно уходить: развернуться и выйти вон из этой странной лачуги, оставив старуху наедине со страшными смыслами, что она вкладывала в свои речи. Но его тянуло к ее следу.

Она опустила кинжал и подалась навстречу его руке. Хмурость на ее лице растворилась в нежной улыбке. Он, склонившись к ней, прикрыл глаза.

Дамиан сделал шаг вперед и остановился. Оглянувшись на Симеона и не заметив даже тени несогласия на его лице, перевел взгляд на старуху. Она не шевелилась, словно свернувшаяся змея, в любой момент готовая сделать смертельный выпад. Но Дамиан все равно добровольно ступил в ловушку.

Выудив из уха санграл с оставшейся святой водой, — половину потратил, чтобы исцелить раны от пыток, — он опрокинул ее в рот. Привычная горькая сладость. Пришедшая боль оказалась мягкой и скорее ласковой, нежели неприятной. К тому же, он был к ней готов. Позволив ей подхватить его на своих волнах, он поддался зову крови, пульсирующей в теле.

И ступил на след.

От накатившей дурноты его чуть не стошнило. Удержав равновесие, Дамиан поплелся к столу, потом за дверь, после чего чутье повело его в деревню вдоль реки. Странно было плутать по месту, в котором он когда-то убил своего инквизитора. Но еще ужаснее было прийти к разрушенному дому, который он же и поджег.

Запах дыма, забивающийся в ноздри и оседающий едкой сухостью на языке. Жар, дышащий в лицо. И крики. Истошные крики, поднимающиеся в небо вместо с дымом.

След здесь был горячим, отдающий отчаянием и слезами.

Это была ее семья.

Он почувствовал боль в груди и попытался отмахнуться от нее, но черная печаль сгустилась вокруг него подобно наступившей ночи. След ушел дальше, и Дамиан старательно изгнал из головы мысли, принесшие ему отзвуки вины. У протоптанной дороги отпечатки обрывались. Авалон, скорее всего, села на лошадь или в карету.

Разочарование обожгло его, точно горячий воск, капнувший на кожу. Дамиан принес в ее жизнь больше боли, чем кто-либо другой. Возможно, яд, что упрочился в его мыслях, стал ее возмездием? Только этим он мог объяснить горечь сожаления, которую испытывал.

— Дальше следа нет, — обреченно сказал он, услышав позади шорох шагов.

Сорвавшийся порыв ветра не только зашелестел в кронах, раскачивая ветви, гремевшие точно обглоданные птицами кости на деревьях висельников, но и заполоскал его мокрую одежду.

— Ее след выжжен на твоем теле, — прозвучал голос Элеоноры.

Дамиан хотел обернуться, но опустил взгляд на свои руки и застыл. Шрам от обряда сживления — практически незаметный, бледный, но все еще связывавший их жизни. Нить, что связывала палача и беглянку. Но не мог же он ступить на него? Дамиан с досадой обернулся, думая о том, что сумасшедшая старуха их обманула, как вдруг она хлестнула его веткой по лицу. Он почувствовал, как кровь побежала по щеке, там, где один шип рассек кожу.

— Совсем страх потеряла?! — рявкнул он, покоряясь внезапно пробудившемуся гневу.

Вёльва еще раз ударила его веткой. Шипы разодрали кожу на подбородке. Дамиан опешил от ее бесстрашия, но следующую попытку остановил, больно перехватив ее руку.

— Я оторву ее тебе, если посмеешь сделать это еще раз, — прорычал он.

Элеонора на эту угрозу только довольно улыбнулась.

— Используй свой гнев, щенок. Направь его на след, почуй его.

Дамиан брезгливо отбросил ее руку, собираясь послать ко всем бесам, но, скользнув взглядом по шраму от обряда, заметил искаженную тень в воздухе. Он повел рукой, проверяя, не привиделось ли ему в ночном сумраке. Но чем дольше он смотрел на тень, тем четче она становилась.

Почуй его.

Повинуясь наитию, Дамиан втянул тень носом, ни на что особо не надеясь. В то же мгновение окружающий мир с грохотом ворвался в его голову сотней запахов. Влажный подлесок, прелая земля, мокрая одежда, его собственный пот, речной ил, приближающийся удар молнии, — они смешались в его сознании, и Дамиан с трудом различил один единственный. Тот, что отравлял каждый его сон уже несколько недель — гранатовый сидр, цедра лимона. Но на этот раз Дамиан уловил и другие ноты: сок красной смородины, мякоть клюквы, печеная кожица яблока и пряные трастамарские специи. Шлейф этого аромата едва ощущался, но Дамиан определенно разбирал, куда он ведет.