Гранат и Омела (СИ)

— Я не святоша, чтобы ты понимала. Он бил ее постоянно, называл трастамарской потаскухой. А я, сопляк, ничего не мог сделать и принимал это за должное. Он говорил, что она спит со всеми подряд и должна быть наказана, а я внимал его словам, потому что… ну, он же отец. А потом он избил ее нашим родовым мечом, Калибурном, к которому запрещал мне притрагиваться. «Он особенный, Варес», говорил он, показывая на меч, который с самого моего детства висел на стене. До сих пор помню двух серебряных волков на рукояти и черное лезвие, которое как будто поглощало свет. Я мечтал хотя бы подержать его в руках, но Ингольв любил повторять, что меч особенный, передававшийся из поколения в поколение от самого Мардагайла, а ему, по легендам, доставшийся от Вотана. И этим сраным особенным мечом, к которому категорически нельзя было притрагиваться, он избил ее до полусмерти.

Дамиан услышал сдавленный вздох Авалон. Он мог поклясться, что она зажала рот руками.

— Я вмешался и получил… — Раздавшийся шорох и давний куцый рассказ капитана подсказал Дамиану, что он указывает на лицо. — Вот эти шрамы. Он несколько раз ударил меня рукоятью, а потом, отмахиваясь, задел лезвием щеку. Думал, что напугает меня, обосравшегося мальчишку. А хер ему поперек горла… Извините… Извини… В общем, в тот момент волк во мне решил защищаться. Так со мной и случилось первое обращение. Из-за того, что меня подготовил прадед, я не потерял рассудок в порыве и’лисса амок, но гнев все равно распалил мою решимость. Я укусил его за руку, сломал кость, и этот херов ублюдок обоссался. Позже я узнал, что прадед счел его недостойным знаний берсерков. С такой гнилой душонкой он бы замарал наше наследие. К несчастью, наследие материальное он получил, и когда я вернулся к человеческому телу, отрекся от меня. А мать, за которую я вступился, просто отвернулась и ушла в глубь дома, когда он распекал меня и пинком вышвырнул из поместья. Так из отигнира, сына ярла, наследника дома Черного Медведя, я стал никем. Уехал в столицу попытать счастья, попал в городской гарнизон, но по итогу меня вышибли со службы из-за постоянных попоек. Так бы я и остался попрошайкой, если бы не Дамиан.

— Мне очень жаль, что отец так несправедливо поступил с тобой.

— Дела минувших дней. Я примирился со своей судьбой, и тебе не стоит из-за этого переживать. Мы живы, а это главное.

— А можно еще один глупый вопрос?

Варес, видимо, кивнул, потому что Авалон, понизив голос почти до шепота, спросила:

— А почему Черный Медведь?

— Как?! — фыркнул Варес. — Только не говори мне, что не знаешь о Сигрун Черной Медведице?.. И чему вас только учат в вашей Трастамаре? — шутливо удивился он. — Сигрун была одной из хёвдингов раздробленных земель, которые потом завоевал Инир. Она застряла как кость поперек горла королю Кеннету, не давая ему продвинуться на север и постоянно нападая в разных местах, используя прикрытие Черных лесов. Во время битв она бежала в первых рядах и врезалась в щиты с такой силой, которой бы позавидовала настоящая медведица. Так от инирцев она и получила свое прозвище. Кеннет много раз пытался прижать ее к ногтю, обрезал ей доступ продовольствия, перекрывая дороги, но ее воины все равно умудрялись проносить его через болота. А там ее отыскать стало невозможной задачей — обозы застревали, кони увязали по самое пузо, а люди терялись и, если возвращались, то всегда ни с чем. Вот и решил Кеннит, что лучше предложит Сигрун союз. А так как сам был женат, выставил на матримониальный торг своего младшего брата Альфреда. Сигрун не будь дурой согласилась, но с условием, что ее стяг станет гербом их рода. Кеннит принял ее условие, и вот мы здесь. Восхитительная женщина, своим умом и силой вошедшая в историю куда прочнее, чем бестолковые король и его брат, — хмыкнул Варес, и Авалон звучно, искренне рассмеялась.

— Альфред же, получается, и твой предок, — сквозь смех выдавила она.

— Ах, ну вы посмотрите на эту острячку! — с наигранным возмущением воскликнул он и тоже расхохотался.

Их голоса — громкие и поддразнивающие — растаяли позади. Дамиан, кипя от злости, быстро удалялся от хижины Элеоноры, ощущая, как закладывает уши от подступающей дурноты. Он уже достаточно знал, чтобы понимать, что это первые волны и’лисса амок, о котором говорил Варес. Желание разговаривать растаяло, словно пустынный морок. Дамиан чувствовал себя униженным и обманутым. Как бы он ни тешил себя иллюзиями по поводу нее, Авалон уже нашла себе и мужа, и преданного собеседника. К тому же, Дамиан не мог даже в порыве ярости не признать, что с Варесом всем было легко. Он для каждого человека находил нужные, правильные слова, умел утешить и был добр. А еще умел контролировать себя после обращения. По всем фронтам капитан был лучше него. И это осознание больно ужалило Дамиана. Все в нем дышало ущербностью и гнилостным разложением, а все, чего он касался, обращалось в прах. Стоило убраться от нее как можно дальше.