Граница

- Я буду молиться, чтобы тебя вообще не повесили. Не такой уж грех – вырваться из тюрьмы без крови и ничего не сделать. Думаю, капитан тебя помилует, тем более, что ты чужеземец. И если так, то молчи обо всем.

- Что я, дурак? – голос у Честера потеплел, точно слова Лисицы были бальзамом на его душу. – Дьявол, если все будет так, как ты говоришь, я выйду на свободу честным человеком и заплачу любой штраф за побег… Когда-нибудь! Первым делом я схожу в кофейню и возьму там пирог с перепелами и целого поросенка. А когда набью брюхо, то высплюсь на чистой постели. Знать бы еще, куда пропали мои вещи и записки о птицах; я слышал, что их собирались слать то ли в Буду, то ли в Вену.

- Они у Диджле, у моего слуги, - сказал Йохан. От наивных мечтаний Уивера на душе было муторно – ему самому не хотелось на каторгу, что явно маячила перед ним. – Если ты выйдешь, найди его.

- Надеюсь, он меня не зарежет! – Честер заразительно рассмеялся, но тут же посерьезнел. – Но как же ты, Фризендорф?

- Сомневаюсь, что меня отпустят на свободу. По правде, у меня нет никаких документов, и одного этого достаточно, чтобы я сгнил здесь до скончания веков.

- Документы, - проворчал Уивер. Он окончательно помрачнел. – Я не могу оставить тебя здесь и жить припеваючи.

- Поживем-увидим, - Лисице не хотелось говорить о будущем, больно оно было темно. – Сначала тебе надо выбраться отсюда.

Где-то мерно капала вода – в тишине этот звук казался особенно громким. Сколько раз упадут капли, прежде чем Йохан окажется на свободе? Тысячу? Тысячу тысяч? Сон пришел незаметно: пустой, черный, без сновидений, но с ломотой в костях.

Утро следующего дня началось с избиения – солдат, которому досталось в стычке при побеге, желал сатисфакции, как всякий влах, и он с удовольствием отделал Лисицу за свое бесславное поражение, велев встать и не двигаться, пока он попробует на заключенном приемы кулачного боя. Уивер пытался позвать на помощь, но ему быстро заткнули рот, и англичанин только возмущенно мычал. Неизвестно, чем бы закончилась эта экзекуция, если бы в застенках не послышалась французская речь и вниз не спустился сам граф Бабенберг, которому доложили о поимке беглого англичанина. Солдат быстро ретировался, недовольный тем, что его святой мести не суждено осуществиться, а Йохан упал на солому, пытаясь отдышаться от резной боли. Незаплывшим глазом он видел, как отворилась дверь, и в подвальную камеру вошел граф в сопровождении судьи, казначея, двух капитанов и господина фон Бокка. За ними толпились слуги, необычно нарядные и серьезные. Лисица зажмурился, пытаясь понять: сон это или явь, но важные господа прошли мимо него, похоже, даже не узнав, и граф указал тростью на Уивера, который исподлобья глядел на него.

- Я знал, - торжественно сказал Бабенберг, подтвердив свои слова искусным риторическим жестом «обращение к небу», - что справедливость всегда трубит победу, господа, и злое дело не останется безнаказанным. Господин Честер Уивер, я пришел к вам сказать, что с этого дня вы свободны, и имперская власть, кою я возглавляю в этом городе сегодня, отказывается от преследования и милостиво прощает все ваши проступки против местных законов. Вы достаточно настрадались за время заключения, хотя, конечно, к вам не применялась constitutio criminalis в полную силу – и я прошу это запомнить, как знак нашей милости – и испытанные ранее муки становятся вашим redemptio, искуплением.

Он замолчал и отступил на шаг, пока остальные господа благоговейно помалкивали. Капитан фон Рейне строго посмотрел на Йохана, но Лисица не мог понять, что значит его взгляд. Все ждали ответа Уивера. Тот вытянул кляп, изрядно смутив собравшихся господ, и первым делом смачно выругался, смешав все известные немецкие слова в кучу.

- Я очень благодарен за вашу щедрость, - добавил Уивер, когда ему чуть-чуть полегчало от ругательств, - и очень сильно польщен вашим пресвятым явлением ко мне, жалкому грешнику, но, сдается, если бы вы лучше проводили расследование, мне не пришлось бы бежать из вашей замечательной тюрьмы, и я бы наслаждался неожиданным отдыхом в этих прелестных стенах, с умилением любуясь пляскам мышей и крыс.

- Виновные, несомненно, будут наказаны, - важно кивнул Бабенберг, который, кажется, принял все его слова за чистую монету. – Кузнец! Освободи этого человека; он должен выйти отсюда с честью и достоинством!

- Это будет трудно в таком наряде, - пробормотал Уивер, и граф уставился на фон Рейне.

- Вы слышали? Дайте ему приличную одежду!

Господа возились вокруг англичанина, как множество нянек вокруг наследного принца, пока он, наконец, не переоделся в принесенное из казарм чистое платье. С шутками и весельем в честь Уивера прокричали троекратное ура, и, будто подхваченный морскими волнами, он вышел из подвала, не обернувшись к другу на прощание, словно мысли о свободе полностью заняли его голову. Йохан поднялся, когда дверь за нарядной процессией затворилась, и цепи зашуршали, зазвенели по каменному полу. Сильно болела голова, и он не думал ни о чем – лишь только отчаяние переполняло душу.