Граница

- Два гульдена! – рябой почесал себе щеку пожелтевшими от табака пальцами и сплюнул на пол. – Да, дьявол побери, кто бы ты ни был, парень, ты хорошо устроился! Я б не отказался от любви какой-нибудь графиньки. Пусть она будет даже уродлива, как лесной карлик, но ее богатство искупит все с лихвой.

Он добавил несколько сальностей о Роксане и ее постели, неосторожно подойдя к Йохану слишком близко, и Лисица с удовольствием врезал ему в глаз, собрав все силы. Рябой с проклятьем завертелся на месте и схватился за нож-секач, который не по уставу висел у него на поясе.

- Еще одно слово про баронессу Катоне, - с напором сказал Йохан, пока тот не пустил нож в ход, - и я засвидетельствую, что ты распевал мятежные и похабные песни против императрицы и императора. Ты получил от нее два гульдена, на которые можно жить припеваючи месяца три. Хороша же твоя благодарность!

Рябой крепче сжал рукоять ножа, но не сдвинулся с места. Глаз стремительно наливался темно-синим и лиловым, превращаясь в узкую щелочку.

- Ладно, - после долгой паузы сказал стражник. – Правда твоя. Но не думай, что я забуду твой поступок.

Он запер за собой дверь, и Лисица остался один-одинешенек в темной камере, где из узкого отверстия под потолком поддувал холодный ветер. Рябой сдержал слово, данное Роксане, достал хорошее поношенное платье, видимо, из запасов полка, и разношенные сапоги; он помог Йохану переодеться, заплатив кузнецу за работу, и дрожь от холода, после того, как Лисица согрелся под теплой суконной накидкой и нагрел своим телом одежду, наконец-то прошла.

Пообедать Йохану не принесли. Вместо того последовал допрос, пока что формальный, где его встретили на удивление вполне вежливо – вероятно, припоминая досадный промах с англичанином. Лейтенант Мароци, этот злой гений, преследовавший Йохана, как Эриния, явственно намекал на их первую встречу и, шагая по пыточной от стены к стене, пытался выпытать у Лисицы признание, что тот и есть безродный Иоганн Фукс - мошенник, бродяга и грабитель. Йохан твердо стоял на своем, отрицая любые предположения и доводя этим Мароци до ярости: тюремный писарь то и дело вжимал голову в плечи, стоило только лейтенанту повысить голос.

Пыточные инструменты для дознания, висевшие на стенах в безобидном, разобранном виде, отнюдь не успокаивали. Лисица видел, какими становились люди после пыток – как неестественно кривились их руки и ноги, как слезали ногти с больших пальцев, ожоги на теле от «поцелуев императрицы» - просмоленных факелов, которыми прижигали бока, и каждый говорил, что вытерпеть боль на дознании невозможно, если только ты не желаешь выйти на плаху калекой. Здесь, перед инструментами палача, заляпанными кровью и прочими неаппетитными человеческими выделениями, Йохан мог признаться себе, что ему не по себе, но то ли из упрямства, то ли в отчаянной надежде на лучшее, он цеплялся за свою легенду и вел себя тем высокомерней, чем больше в нем поднимался страх перед грядущей болью.

Время в тюрьме тянулось медленно, и большую его часть Лисица проводил один. Теперь он понимал Уивера, который давал имена жукам и паукам и болтал с ними от безделья, – непрошеные мысли и дурные предчувствия валили валом, если нечем было занять руки. Быть может, и воспоминания о школе стоиков с их принятием судьбы не спасли бы его от тягостных раздумий о будущем, если бы не визиты старых знакомых, которые не побоялись попасть в опалу перед обществом.

Одним из гостей, которых Йохан ждал, был Цепной Пес, и он явился быстро, на следующий день после визита Роксаны. Дождавшись, пока стражник оставит их и выйдет в коридор, чтобы приглядывать за заключенным, но не слышать его речей, Герхард подошел к Йохану ближе и крепко взял его за плечо.

- Где письма? – от его дыхания крепко пахло мятой и совсем чуть-чуть остатками завтрака.

- Какие письма? – Йохан весело посмотрел на него.

- Не прикидывайся болваном, - Герхард отпустил его плечо и брезгливо вытер ладонь платком. – Они нужны мне.

Лисица пожал плечами.

- А мне нужно на свободу, - невозмутимо ответил он.

- В моих силах отправить тебя на виселицу, бродяга.

- Тогда ты точно не получишь никаких писем.

- С чего бы? Твой дружок болтлив и, уверен, что расскажет мне все. Он-то на воле, пока ты гниешь тут, и уже позабыл о тебе, проводя время с любовницами.

Это был нечестный удар, и Йохан отвел глаза: он недоумевал, почему Уивер, который отказался спасаться в одиночестве, сейчас не показывался. Верить в то, что друг планирует его побег, было неумно, но Лисица не мог на него не надеяться.

- Он ничего не знает о письмах, - ответил он наконец. – Я спрятал их один. Только память отшибло – не помню куда.

Цепной Пес пытливо заглянул ему в глаза.