Граница

Йохан привалился к холодной решетке здоровым плечом.

- Что тебе надо? – спросил он. Добра от горбуньи ждать не стоило.

Та дернула плечом.

- Думала, сдох ты или нет. Носишь ли бабское платье.

- Как видишь, нет.

- Оно тебе больше подходит, чем штаны, - выпалила та, и Лисице показалось, что на ее щеках появились красные пятна. Он пожал плечом, и равнодушие взбесило девицу.

- Тебя повесят, обманщик, - она сделала шаг к нему, и Йохан заметил, что она тщательно накрасилась, а красные пятна были всего лишь румянцем. – Ты – вор, самозванец и грабитель! И никакая богатая девка тебя не спасет и не выкупит!

- Допустим.

- И ты не боишься? – горбунья уставилась на него широко раскрытыми глазами. Стражник громко зевнул у нее за спиной, но она не обернулась.

- Нет.

- Врешь! – она качнулась вперед и почти прижалась к нему, как в ту давнюю ночь у старого камня. Горбунья требовательно заглядывала в его глаза, но, кажется, ничего там не видела, кроме отблесков огня. – Ты не можешь не бояться! Ты погубил моего брата…

- Он сам погубил себя. Да и ты… - Йохан красноречиво промолчал о ее желании ограбить его и убежать, однако девица поняла его и уперлась зажатым в руках плащом ему в грудь.

- Я уже получила свое, - губы у нее задергались, но горбунья усилием воли не заплакала. – Из-за тебя!

Лисица вздохнул. Его замутило от запаха миртовых духов – девица вылила на себя половину флакона, не меньше, и вкупе с тюремными ароматами казалось, что она вышла из вонючего лисятника. Анна-Мария когда-то любила эссенцию мирта, доставшуюся ей еще от матери, но, в отличие от горбуньи, она легко проводила пальцем с капелькой духов за ушами и по запястьям, чтобы не раздражать отца, который жаловался на головную боль от резких запахов.

- Но я, я могу помочь тебе, - неразборчиво и тихо сказала девица в складки своего плаща.

- Что? – от неожиданности переспросил Йохан.

- Что слышал.

Она подняла взгляд на него. В нем застыл вызов, и маленькое, треугольное личико казалось почти красивым в полумраке.

- Я могу не свидетельствовать против тебя, - на одном дыхании, почти беззвучно прошептала горбунья. - Отдать деньги этому знатному трусу, чтобы забрал показания. Уговорить брата. Тогда тебя выпустят.

- Зачем тебе? – Лисица дотронулся до края ее чепчика, и она подалась навстречу его руке.

- За это ты на мне женишься.

Йохан отвел руку.

- Нет.

Теперь она покраснела по-настоящему, и белая краска, которую девица не наложила у ушей и около линии волос, точно обернулась маской на потемневшей коже.

- Ты хотел жениться на той… - горбунья грязно выругалась, и Йохан сжал кулак. – Чем я хуже нее? Только тем, что у нее прямая спина, а у меня нет? Она подохла! Пусть лежит стрункой в гробу, где ей самое место!

- У нее было доброе сердце, - сказал Йохан, и привычная тоска коснулась души. – И в этом ты ее хуже.

- Ах, доброе сердце! – обиженная девица не сдержала своего возмущения и с застарелой злобой выплеснула на покойницу еще один ушат помоев, пока Лисица не схватил ее за плечо. – Все шлюхи добрые! – припечатала она.

- Она не была шлюхой.

- Еще какой, - окрысилась горбунья. Она опять стала жалкой и несчастной. – Хвасталась будущей свадьбой и новой жизнью, раскладывала платьица для твоего ублюдка! Еще смела утешать меня, что я найду себе мужа, дрянь! Как я мечтала, чтобы она померла в мучениях, и как я радовалась, когда увидела страх в ее глазах…

Ее зубы лязгнули, когда Йохан схватил ее за плечи; косынка на ее плечах треснула, и стражник, очнувшись от дремы, кинулся к нему.

- Э, ты! – воскликнул он, замахиваясь кулаком. – Отпусти ее.

Лисица нехотя разжал пальцы. Горбунья была убийцей. Заблудшая, черствая душа, не знавшая доброты. Хотелось раздавить эту змею – за все. Но одновременно получалось, что он сам был виноват, и невозможно было с этим смириться.

- Пошла вон, - выдавил он. В горле стоял ком гнева, сбивавший дыхание.

- Я увижу тебя в петле! – взвизгнула горбунья. Злые слезы текли по ее щекам, и она вытирала их кулаком, не стесняясь стражника. – Ты будешь гореть в аду!

Под ее крики стражник запер Йохана в камере. Не было сил противиться, и Лисица не протестовал, когда юноша обеспокоенно засуетился вокруг него, движимый то ли милосердием, то ли любопытством. На его осторожные вопросы Йохан не отвечал, и вскоре опять заснул тревожным сном.

Глава 41

Проснулся он аккурат ко времени допроса, но дознание и пытки теперь его не пугали. Йохан был готов повиниться во всем, но никто не смог бы снять с души тяжесть – Анну-Марию не вернуть, и не вернуть тот миг, когда он встретил ее у речушки. Если бы вновь могло повториться то светлое утро, казавшееся из застенков кусочком рая, то Лисица прогнал бы ее последними словами, лишь бы она осталась жива. Его сокамерник втихаря жевал, сидя в углу, и отвратительно пахло сыром.

Йохан глядел, как он подбирает крошки, упавшие на колени, жадно, мелкими движениями, словно ждет, что у него отберут еду. Стражник заскрежетал ключом в дверях, и юноша вытянул шею, повернув в ту сторону белеющее в полумраке лицо.