Граница

- Неужто? – Лисица обнял ее крепче, и она с коротким кокетливым смешком ударила его по руке. После нескольких минут возни, пока девица принимала недоступный вид и пресекала любые ласки, будто бы они ей не нравились, ему удалось ее поцеловать в щеку, а потом в губы. Горбунья замерла в его руках; от нее шел жар ожидания. В темноте ее лица было не видно, и хорошо было представлять на ее месте другую девушку.

- Не надо, - хрипло воскликнула она, когда Лисица забрался ей под подол, и отпрянула, на этот раз не играючи.

- Почему?

- А ты сначала женись. Поиграть все горазды, а потом честная девушка с младенцем побирается…

На языке у Лисицы вертелась колкость, но он промолчал, пока девица поправляла юбки.

- Да я, быть может, и не прочь, - с усмешкой сказал он. – Но почем мне знать, из какой семьи я жену беру? Твоих родных я не видел, да и не рассказывала ты о них.

Это было правдой. Разговаривали они вообще мало, да и не нужны слова, когда пытаешься девицу соблазнить – чем меньше говоришь, тем лучше. Лисица встретил горбунью случайно, когда помогал разгружать отцу Анны-Марии привезенные из Вены ткани на обивку графских кресел. Горбунья семенила за Иеронимом Шварцем с корзиной, из которой торчала рыбья голова со снулыми глазами; девица держалась чуть поодаль, словно служанка, но губы у нее были надуты так сильно и роняла она слова таким тоном, что внимательному человеку становилось ясно – слугой в этой паре был кое-кто иной. В амуры между ними Лисица не верил. Говорили, что Шварц часто захаживал к любовнице и называли имя одной солдатской жены, признанной красавице, когда-то воспитывавшейся в богатом доме, с чего бы ему тешиться такой уродиной? Нет, что-то здесь скрывалось еще, но единственной методой это выяснить было познакомиться и соблазнить девицу. И то, и другое оказалось нетрудно – пусть горбунья отличалась подозрительностью и алчностью, но она потекла как мед от лести и внимания.

- У меня есть брат, - неохотно ответила она и отвернулась. – Родителей я не помню. А дядя… Он умер.

- Брат – это хорошо. Заботится, значит.

- Да… Заботится, - она мрачно замолчала, и Лисица внутренним нюхом почуял, что они вышли на ту тропу, которая может привести его к бестолковому пропавшему осману.

- И чем он занимается, брат твой?

- Коммерцией, - быстро ответила та. Она отчаянно лгала и пыталась это скрыть.

- Коммерцией? И какой? Мануфактурой, может быть? Или книгопродавец? Лавка-то у него есть в городе?

Горбунья упорно молчала. Она наклонила голову и перебирала складки на юбке.

- Я могу тебе сказать, только если ты пообещаешь, что войдешь в дело, - процедила она наконец. – Тогда брат даст тебе долю в нем.

«На виселице», - подумал Лисица, но протянул ладонь к девице и потрепал ее по жиденьким волосам. Она опасно всхлипнула, и Лисица поморщился: не дай Бог, разрыдается. Он поцеловал ее в макушку, и горбунья вцепилась в его рубашку, орошая ее слезами. Она бессвязно требовала, чтобы он не уходил и ничего не спрашивал, твердила, что не нищенка, и сулила, что в деле ее брата можно баснословно нажиться, но это тайна, потому что желающих много, а дело опасное, что брат снимет ей голову, когда узнает, что она проболталась, и что она может замолвить за него, Иоганна, словечко, если он пообещает любить ее. Глупая, глупая девица! Она еще не знала, что любовь и симпатию купить невозможно, и не знала, что здесь этими чувствами даже и не пахло. В душе шевельнулось сочувствие – сам Лисица не стал бы унижаться ради девицы, - но быстро исчезло, потому что горбунья была болезненно гордой и порой непроходимой злой дурой; увы, в жизни редко бывает так, как выдумывают в книгах кабинетные писатели: якобы каждый урод награжден светлой и доброй душой, облагороженный своими страданиями. Ерунда это все! Кого больно бьют, тот чаще всего ищет слабейшего, чтобы поколотить его в ответ и облегчить душу.

- Опасное дело? – Лисица деловито вытер ей пальцами слезы, и она покорно затихла. – Так что, твой брат на дорогах промышляет?

Горбунья коротко кивнула.

- Скажу по правде, это не по мне, - неторопливо заметил он. – Отнимать жизнь и ценности у несчастных путников – не по-Божески, знаешь ли.

- Они сами виноваты, чего уж, - быстро вставила та. – Искушать богатством не след. А если сопротивляются… Так не ждать же, пока они наших убьют?

«Вот ты как запела! - усмехнулся про себя Лисица. – Сама справедливость и невинность».

- Ну, так я не думал, - пожал он плечами, - но все равно, и в подручных у разбойника ходить не желаю. Меня даже в Вене знают, и зовут туда возвращаться, - гордо ввернул Лисица, - а тут разбойники какие-то. Вот если б он тебе отдал твое приданое, а мы б уехали – дело другое.

- Не отдаст он… - с тоской протянула девица своим каркающим голоском. – Говорит, что сам найдет мне достойного жениха, а сокровища прячет в горах, чтобы никто не узнал, где они. Он эти горы как свои пять пальцев знает.

- И что он с богатством делать собирается?