Граница

- Что ж, садись, - наконец разрешил он и указал плеткой на козлы рядом с кучером. Лисица небрежно поклонился и обошел гнедых лошадей, запряженных в карету. Кучер недовольно покосился на него из-под широкополой шляпы и подвинулся правей, чтобы освободить место, но Лисица неожиданно вскочил на подножку кареты и отворил дверцу, чтобы забраться внутрь, в тень и прохладу. Всадник, не ожидавший подобного исхода, крепко выругался.

- Вылезай, мерзавец! – велел он, и по его голосу было слышно, что он не на шутку разозлился.

- Оставь этого мальчика здесь, Герхард, - послышался нежный и певучий голос, и Лисица почувствовал на себе насмешливый взгляд. – Мне было очень скучно в дороге. Как знать, может быть, он меня развлечет...

- Ему место на виселице, - проворчал всадник, но затем нехотя согласился, - Как вам будет угодно, баронесса. Трогай!

Кучер цокнул языком, и лошади послушно потянули карету вперед. Лисица осторожно поставил тяжелые сапоги на пол, чтобы они не упали, и взглянул на спутниц. Женщин было две. Та, что назвала его мальчиком, была не старше его самого и очень красива, насколько он мог разглядеть в полумраке; на губах у нее застыла улыбка, и она смотрела на Лисицу со снисходительным любопытством. В широко раскрытых глазах второй девицы, совсем еще юной, Лисице показалось опасение; на коленях она держала корзинку, накрытую чистой вышитой тканью, и ее рука скользнула внутрь, будто девица собиралась бросать в него хлебом, мясом, вином и фруктами, стоит только незваному пассажиру сделать неловкое движение. Она, верно, была служанкой, если судить по ее скромному платью, и, конечно, и вполовину не была так мила, как ее госпожа, напоминавшая ожившую статую Венеры, что неожиданно обрела все краски жизни.

- И кто же этот смельчак, который без зазрения совести садится в чужие кареты? – поинтересовалась красавица. Парика она не носила, но ее темные волосы были собраны в высокую прическу, и маленькая дорожная алая треуголка, расшитая бисером и кружевом, удивительно подходила к ее нежному лицу, не тронутому оспой.

- О! Моя история таинственна и печальна, - отозвался ей в тон Лисица. – Печальней, чем судьба Ромео и Тристана вместе взятых, и благородней, чем весь Габсбургский дом.

- Позвольте мне догадаться, - баронесса сделала вид, будто задумалась. – Наверное, вы валялись в придорожной канаве, потому что пропили все деньги, и бесстыдно воспользовались оплошностью моего слуги, когда завидели карету… Наверняка в детстве вас уронили головой вниз, и такие христианские чувства, как скромность и смирение, вам неведомы.

- Как и любому дворянину. Всем известно, что чем выше чин, тем меньше остается в душе места на христианские чувства – пока потрапезничаешь, поохотишься, примешь всех нуждающихся до денег, так уже и день прошел.

- И кого же вы принимали на обочине дороги? – ей, похоже, нравилась эта пикировка. - Лягушек и жуков?

- Я искал доброе женское сердце, которое обронила моя возлюбленная. Кажется, вы с ней товарки. Лишились одного и того же.

- Вы сами сказали, что добротой нынче заниматься недосуг, - парировала она. – Кроме того, мой жених, который ждет меня, так не считает.

- Женихи и мужья многое узнают последними, - глубокомысленно произнес Лисица, - уж как не вам, прекрасной госпоже, этого не знать? Кстати, раз я так вас компрометирую перед вашим женихом, позвольте узнать ваше имя?

- Баронесса Катоне, - после недолгой паузы ответила красавица. – А вы, должно быть, граф Безземельный или герцог Кабацкий?

- Наоборот, - серьезно отозвался Лисица. – Моя земля повсюду, куда бы я не пошел. Выше меня только Бог и, пожалуй, император, хотя и он больше пленник, чем я.

- Подумать только! Вы случайно не из заморских стран, где, говорят, живут отшельники, которые когда-то принадлежали к знатному роду и отвергли богатство и почести ради размышлений? Хотя о чем я? По вашему лицу видно, что философией вы не интересуетесь, а по вашим босым ногам – что ваше богатство давным-давно пущено по ветру.

- Кто же судит так поспешно о своем собеседнике? – возразил ей Лисица. В баронессе было нечто притягательное, что бы она ни говорила, и ее острый язык одновременно уязвлял и восхищал – редко, когда с женщиной можно было поговорить наравне. Служанка хмурилась, но в разговор не вмешивалась, хоть и явно чувствовала себя не в своей тарелке.

- Тот, у кого есть богатый опыт, господин незваный гость.

- Если я гость, то милая хозяйка должна меня угостить и напоить.

Баронесса засмеялась, отчего на щеках у нее появились ямочки. Зубы у нее тоже были белыми, не тронутыми порчей, и Лисица невольно провел языком по своим, часть из которых сзади уже отсутствовала.