Граница

София приходила к нему каждый день, когда могла выкроить время, и она была лишь одной, кого Диджле рад был видеть. Девица болтала о своих мыслях, делах, прочитанных книгах, пока он работал, а ее служанка задремывала, прислонившись к стене птичника. Его все еще тянуло к баронессе, и оттого он был и рад, и одновременно печален, потому что разница между ними была велика, а у Диджле не было ничего, чтобы он мог предложить в выкуп за невесту. Он удивлялся той свободе, которой она беззастенчиво пользовалась, возможности ходить повсюду и помыкать любым слугой, пусть даже это был личный смотритель фон Бокка-аги. Во второй половине дня София звала его на прогулку, и Диджле должен был неотступно следовать за ней, пока девица развлекалась вольной беседой с подругами или кавалерами, собирать для нее цветы и прогонять попрошаек, если те будут слишком назойливы. Диджле чувствовал себя джинном, пленником лампы, который не смеет ослушаться приказа ее владельца, но ничему не перечил и заботился о маленькой госпоже, как мог. Мужчины в этой стране не были похожи на мужчин – дородность не ценилась, бороды никто не носил, о степенности и неспешных мудрых разговорах не шло и речи! Многие из здешних скрывали свой цвет лица под толстым слоем краски, клеили мушки на язвочки от дурных болезней, носили длинные волосы, румянились и красили губы, точно девочки, которые готовятся стать женами, и если бы не одежда – ни Диджле, ни кто иной никогда бы не отличил женщин от мужчин. Один из таких женоподобных каждый день навещал баронессу и развлекал ее беседой своим вкрадчивым, кошачьим голосом, и Диджле искренне негодовал, когда София пряталась за веером и жалобно взглядывала на него, словно искала помощи против этого юнца. Но она ничего не приказывала, и осман был беспомощен помочь ей; бедная хозяйка мучилась, принимая этого негодяя. Ему же все было нипочем, он вертелся и кланялся, юркий, точно богомол, и иной раз подходил к ней слишком близко. Такого нарушения правил Диджле терпеть не мог, и тогда он становился между ними, положив руку на эфес кинжала, заткнутого за пояс. Юноша быстро скисал, а София смотрела на своего верного стража с нежностью и восхищением.

Этот неприятный человек, вьющийся вокруг баронессы, и стал причиной его падения. В последнее время София часто гоняла Диджле по мелким поручениям: так, она капризничала, чтобы он нашел для нее молодой садовой земляники в теплице, чтобы собрал букет цветов, но не каких-то там, а обязательно лиловых, или ей казалось, что за ними кто-то подсматривает, и тогда осман должен был пойти и проверить, нет ли кого в саду… Удивительным образом эти поручения появлялись и множились только во время присутствия разодетого в пух и прах кавалера, но Диджле не придавал этому значения и тщательно выполнял каждое распоряжение, каждый знак доверия хозяйки, пусть земляники она ела совсем чуть-чуть, цветы оставались увядать в беседке, а за забором никогда никого не было. В тот день, когда произошел тот печальный случай, София распорядилась, чтобы он принес ей из дома платок на плечи, и Диджле покорно отправился выполнять ее приказание, хоть и чувствовал себя евнухом, который обречен жить среди женщин и от них же страдать. На полпути он понял, что она не уточнила, какой именно платок ей нужен, и поскольку пререкаться со служанкой, которая начала бы потешаться над ним, Диджле не хотелось, он вернулся назад. Картина, что предстала его взору, была поистине ужасна и развратна: баронесса и ее кавалер сидели на траве, и одной рукой этот грешник обнимал Софию за талию, а второй держал ее ладонь. Он осторожно целовал баронессу в щеку, и в первый момент Диджле обомлел от подобного распутства, а потом кипящий гнев на распутника поднялся изнутри него. В два прыжка он оказался рядом с ними и отшвырнул негодяя, одновременно вытаскивая кинжал. Юнец было взялся за шпагу, но София велела ему бежать, и тот, глядя на разъяренного османа, послушался. Бегал он хорошо, и только потому Диджле его не догнал сразу, чтобы тот кровью заплатил за оскорбление. Как назло, именно в тот день повар-француз приготовил фон Бокку-аге великолепный трехслойный торт, украшенный цукатами и марципаном, и именно в тот миг, когда его выносили, чтобы подать, беглец сбил с ног слугу, и вместе с османом они устроили кучу-малу на полу среди сладкого бисквита, пропитанного ромом, и масляного крема со сливками.