Граница

Разразился скандал. Фон Бокк-ага негодовал на всех: на Диджле, на юнца, на Софию, на нерасторопных слуг, на кондитера; все они, по его словам, опозорили его перед гостями. Юнец требовал сатисфакции, чтобы бешеного османа высекли до полусмерти и возместили ему самому стоимость платья, парика и потраченного здоровья. София попыталась вступиться за Диджле, но хозяин велел запереть девицу в ее комнате, чтобы она не отвлекала его от правосудия. Сам же Диджле угрюмо молчал. Он был прав, знал об этом, не желал отступать от правды, но при этом не смел возражать благодетелю, который дал ему кров и пищу. Фон Бокк-ага велел выдать ему десять ударов палкой по спине и запер в чулан до рассвета, чтобы осман подумал о содеянном и раскаялся нести «свои варварские обычаи» в общество людей развитых и цивилизованных. Что такое «варварские обычаи» Диджле не понял, как и половину отповеди, которая касалась не привычных вещей, а каких-то далеких и всеобъемлющих понятий, но он покорно позволил себя увести и молча принял наказание.

Взаперти ему больше думалось о Софии, и здесь, в сырой темноте, в компании со старыми горшками и котлами, Диджле засомневался: был ли его поступок продиктован только лишь жаждой охранить честь маленькой хозяйки? Она вызывала у него греховные чувства еще со времен заключения, и даже к набеленной и напудренной его тянуло к ней, обнимать ее, ласкать. Это не была святая любовь или даже влюбленность, это было нечто иное, нутряное и сильное, чему Диджле не мог найти объяснения. Когда в маленьком окошечке под потолком стемнело, служанка Софии тайком принесла ему поесть и передала, что госпожа беспокоится о нем. Ее простые слова повергли его в отчаяние, потому что он понял, каких глупостей может еще наделать, если останется рядом с баронессой. Ему ясно привиделся клубок из поступков и неосторожных слов, который чем дальше, тем трудней будет распутать, и после молитвы, которая очистила его разум, Диджле понял – надо держаться от маленькой госпожи подальше.

Аллах точно услышал его мольбы. На следующее утро его привели к фон Бокку-аге, и тот, мрачный, невыспавшийся, недовольный, заявил, что больше не нуждается в его службе, что кров и еда за эти дни с лихвой искупили награду, которой Диджле был достоин за спасение баронессы, что ему милостиво разрешают оставить одежду, что надета на нем. Хозяин добавил также, что за подобное оскорбление гостя он мог бы отдать Диджле в тюрьму или продать иному хозяину и считал бы себя в полном праве так сделать, но он милостив, и потому пусть осман наслаждается свободой. С баронессой Диджле попрощаться не дали, но слуга, который должен был вывести его за ворота, сжалился и дал заглянуть в птичник. Ястреб, завидев его, обрадовался, распушился и дважды разинул клюв, словно решил, будто его вынесут на прогулку, сокол же взглянул благосклонно, и у Диджле защемило сердце. Жаль было расставаться с бессловесными тварями, к которым он привязался. К кому-то теперь они попадут в руки? Добро если человек будет хороший. Слуга нетерпеливо вздохнул, и Диджле покорно пошел за ним к выходу, стараясь быть твердым и не оглядываться.

Денег у него не было, искать работу он не умел, да и опасался теперь заходить к господам, чтобы избежать позора и насмешек. Два дня Диджле питался выловленной из реки мелкой рыбешкой, и когда понял, что от одного вида рыбы его начинает тошнить, решился отправиться на базар, чтобы продать хоть немного или выменять на хлеб.

- И теперь Аллах прислал тебя, - закончил он свой нескладный рассказ и покосился на названного брата. Лисица слушал его вроде бы серьезно, но тень улыбки то и дело мелькала на его лице, и он не глядел на Диджле. – Я не умею говорить хорошо. Но каждое слово истинно, как мои помыслы.

- Не убеждай в своей правдивости, - рассеянно заметил Лисица. – В здешних краях словам верят мало, а к тому, кто настаивает на ней, относятся настороженно, как к скрытнику и лжецу.

- Дикая земля, - проворчал Диджле.

- Я тебе верю, - Лисица ответил на его невысказанный вопрос, и от смущения и счастья осман залился краской до кончика хрящеватого носа. – Лгать ты не приучен.

Он взглянул на Диджле, который ждал его решения. Лисице было почему-то неуютно и непривычно думать, что теперь на нем лежит ответственность не только за себя, но и за этого османа. Отпусти его одного, и его закрутит, унесет потоком чужих законов и правил, в котором он рано или поздно утонет.

- Скажи-ка, - Лисица поправил голенище у одного из сапог с деньгами, - а пошел бы ты служить ко мне?

- Ты беден, как я, - возразил Диджле, но румянец на его щеках поблек. – Но ты мне названный брат. Я сделаю для тебя, что скажешь.

- Не так уж я и беден сегодня.

Диджле с сомнением бросил взгляд на босые ноги Лисицы, но ничего не сказал. Лисица насмешливо покачал головой.

- Говорят, что опасно встречать по одежке. Один заносчивый человек так прогнал от своих дверей святого, потому что не узнал его в рубище.

- Любого молящего гнать нельзя, - горячо возразил осман, почувствовав себя в родной стихии. – Сердце должно быть милосердным.