Граница

– Я и раньше видела подобные руны. Разве они не земные?

– О, они очень древние. Не знаю, каким образом они попали на вашу Землю; возможно, оказались на потерпевшем крушение инопланетном корабле, а может, их вам подарили. Я уверен, что это касается и других символов, которые теперь считаются либо очень древними, либо принадлежащими каким-то неизвестным языкам. Прости… я понимаю: все, что я говорю, может показаться… – он помолчал, подыскивая слово, и наконец нашел одно, которое его устроило, – жутковатым. А что касается моей кожи… точнее, не моей, а Этана… которая серебрится, если дотронешься… думаю, тут просто какая-то химическая реакция.

«Реакция живой ткани на ту ткань, которую я собственной жизненной силой искусственно поддерживаю в живом состоянии», – подумал он, но говорить вслух об этом не захотел, потому что для Никки подобные рассуждения выходят далеко за рамки понятия «жутковатый».

– Понятно, – сказала она и нахмурилась. – Наверное, вроде того. Круто! Интересно, что сказали бы на это мои подружки по боулинг-клубу.

– Они бы просто не поверили, даже если бы я стоял рядом с тобой. Подумали бы, что меня нарочно сделали для того, чтобы… – Он пожал плечами.

– Для того, чтобы сниматься в фильмах ужасов, – сказала Никки.

Он усмехнулся:

– Неужели я такой страшный?

– С твоими глазами? Еще бы, страшный, как черт, – сказала она, не желая скрывать правду.

– Будем надеяться, что я так перепугаю всех горгонцев с сайферами, что они сразу прекратят воевать.

– Да, – согласилась она, – будем надеяться.

И снова ему пришлось искать о чем говорить и как говорить. Общение в этом мире предполагало умение понимать, какой набор слов меньше всего уязвит собеседника.

– Ты прости, что я так неожиданно для тебя отправил его, – наконец проговорил он.

– Ты сказал, что ему было уже пора, и мне кажется, он тоже это понимал. И не надо просить у меня прощения. В конце концов… ты ведь – нечто такое… я хочу сказать, ты существо особенное, не такое, как все. Высшее, что ли. А я… кто я такая, чтобы в чем-то винить тебя?

– И высшие существа совершают ошибки. Ты ведь пошла с нами потому, что верила в него. А я у тебя его забрал. У всех вас забрал. Стоило бы дать ему больше времени.

– Ну что поделать? – сказала она. – Он ведь сейчас где-то от нас далеко, да?

– Да.

– Значит, я должна за него радоваться… хотя… на самом деле я по нему скучаю. Он был классный парень.

Она улыбнулась ему в ответ ласковой, грустной улыбкой.

– И ты тоже ничего, классный, жаль только, что не он.

– Странный, страшный, но классный, – сказал миротворец. – Чего еще желать высшему существу?

Никки рассмеялась, и звук ее смеха показался ему прекрасным. До полного выздоровления еще далековато, но она явно идет на поправку. Теперь нужно как-нибудь сделать все, что нужно, ради Никки и Оливии, ради Дейва и Джей-Ди, и ради Ханны тоже – словом, ради всех, кто продолжает бороться и жить, несмотря на то что надежда на лучшее почти исчезла. Даже ради памяти о тех, кто выдохся и погиб в бесплодных страданиях, даже ради Джефферсона Джерико, ведь тот прекрасно исполнил свою роль, о которой сам Этан некогда лишь смутно подозревал.

– Тебе принести чего-нибудь? – спросил он.

– Не надо, у меня все есть.

– Ну ладно… думаю, мне уже пора.

– Этан! – вдруг окликнула она, когда миротворец уже двинулся к выходу, и он, услышав свое имя, остановился. – Я простила тебя, если, конечно, для тебя важно услышать это. Ты все сделал правильно.

– Спасибо тебе, Никки, – отозвался он; хотя он был не человеком, а существом, созданным мыслью непостижимого, высшего разума, и никогда человеком не станет, ему действительно важно было это услышать, так же важно, как и всякому землянину в его ситуации.

Он вышел и направился туда, куда звала его судьба.

Штурвал вертолета держали уверенные и твердые руки опытных пилотов. С выключенными бортовыми и опознавательными огнями в сгущающихся сумерках он летел все дальше, и шум его несущих винтов был слабо слышен внутри, за звуконепроницаемыми стенками.