Граница

Джефферсон Джерико стоял и ждал. Осмелился сделать шаг назад, желая проверить, вернется ли он туда, откуда пришел. Шагнул… нет, не вернулся. Бог всерьез решил наказать его, подумал он. За то, что сколотил Нью-Иден, устроив ряд лохотронов и провернув серию финансовых афер. За его расчетливость, жульничество и похотливые страсти. Он всегда брал все, что хотел, или кого хотел. Таковы были его привычки и принципы. И если Богу захотелось наказать его за это, думал он, зачем тогда Бог дал ему такой язык и такой характер, что он способен заговорить любого, да так, что тот станет делать все, чего хочет от него он, Джерико? Зачем Бог дал ему энергию при любой возможности находить выход своим неистовым сексуальным страстям? Зачем Бог дал ему это крепкое тело и красивое лицо, глядя на которое инвесторы тут же, не задавая лишних вопросов, раскрывали свои кошельки, а юные девственницы раскидывали перед ним ножки, словно зачарованные сиянием его мужественной личности?

Все дело в том, что он был хорош во всех отношениях. Во всем, чем он, черт побери, занимался. Он прекрасно умел создавать проекты, прекрасно распоряжался денежными средствами, прекрасно выступал перед публикой, умел убеждать, да и в сексе, конечно, был очень хорош. Тут уж ему не было равных. Очень изобретателен был, горазд на всякие выдумки и эксперименты над каждой новой особью. И если Господь наказывает его за все это, зачем тогда Он сотворил так много разочарованных жизнью женщин, ищущих удовольствий и острых ощущений, которые он всегда готов с радостью им предоставить? Зачем Он сотворил так много излишне доверчивых людишек, которые имеют уши, слушают, да не слышат и этим сами толкают Джефферсона Джерико на то, чтобы он очистил их карманы?

И все ведь случилось так легко! Четырнадцать лет назад в дождливый понедельник на автомобильной стоянке в Литтл-Роке, штат Арканзас, в небе показалась переливающаяся радуга, тридцатилетний лучший продавец месяца Леон Кушман любовался ею из окна своего тесного офиса, и на него вдруг снизошло откровение.

«А пошла она к черту, эта торговля автомобилями! Если человек хочет заработать реальные деньги, он должен дарить людям радугу.

Он должен… сотворить новую религию.

Он должен рискнуть по-крупному и заставить людей поверить словам, которые потекут из уст его, как елей, как сладкое вино.

Я смогу это сделать, – решил Леон Кушман. – Я, сын прогоревшего торговца мебелью, который в дешевом мотеле ушел очертя голову в недельный запой, а потом пропал вообще и разрушил нашу семью.

Клянусь Богом, я смогу подняться над всеми. Я смогу подарить им радугу… Я смогу сделать из них хайроллеров, игроков по-крупному, хозяев своей судьбы. Главное, чтобы они сами думали так о себе… но разве это не то самое, что должен делать всякий вождь, всякий пастырь своих овечек?

Да, да! И Регина поддержит меня, тоже станет стараться, ее головка тоже способна рождать неплохие идеи.

Да!

Дверь в комнату отворилась – медленно, словно дразня и возбуждая любопытство.

На лбу Джефферсона Джерико снова выступили капли пота. По спине пробежал холодный озноб. Он ничего не мог с этим поделать; его крепкое тело шести футов и двух дюймов ростом тряслось от страха.

В комнату вошла она, чтобы поиграть со своей любимой игрушкой.

Глава 12

Одетая в элегантный халат с золотисто-черным узором, она вошла в комнату. Сегодня это была брюнетка… с длинными черными вьющимися волосами, голубоглазая, с крутыми дугами черных бровей и многообещающей улыбкой на роскошных полных губах. В прошлый раз она была блондинкой с пышной грудью, а миндалевидные глаза выглядели скорее азиатскими. А еще раньше… каштановые волосы, стянутые сзади в лошадиный хвост, смуглая кожа, сама маленькая и хрупкая, нечто среднее между бразильской пляжной девчонкой и калифорнийской красавицей. Он понял, что разные личины она примеряет на себя примерно так же, как он примеряет одежду, чтобы подходила к настроению. Наверняка они смотрят кино в каком-нибудь своем странном небесном кинотеатре, и их вдохновение питается образцами «театра теней» нашего мира.

– Мой милый Джефферсон, – сказала она, и он услышал легкое шипение, когда она произносила его имя… Впрочем, возможно, ему показалось.

Она подошла ближе, движение ее вышло почти скользящим. Секунда – и вот она стоит перед ним… будто на экране сменился кадр. Нынче она с ним одного роста и слишком худощава. Очень густые ресницы. Интересно, подумал он, они что, читают и модные журналы семидесятых годов двадцатого века и хранят эти образы про запас – мало ли, может, пригодятся потом?

В этом облике она очень красива. Но Джефферсон знал, что иногда облик на мгновение исчезал; и когда такое случалось, его накрывала жуткая волна страха и в самой примитивной части его существа копошилось что-то мерзкое. Он заглянул ей в лицо и подумал, что глаза ее излишне светлы. Почти белые, и зрачки не круглые, как у людей, а щелки, вертикальные, как у кошек. И как только он об этом подумал, цвет ее глаз изменился, став насыщенно-синим, а зрачки округлились.