Граница

– Вот черт! – вполголоса выругалась Ханна и проворно свернула за разделительную линию, на встречную полосу. Опасность миновала. Она включила безопасное внутреннее освещение, желтым светом окрасившее ее пассажиров.

Дейв Маккейн стоял на страже возле трех новеньких. Ему очень не нравился запах, которым от них несло. Не нравился и этот кардиолог, который разговаривал, как торговец автомобилями, и не лез в карман за быстрым и обтекаемым ответом на любой вопрос. И маленький лысый Рэткофф, который страшно потел и нервничал, словно ежесекундно испытывал страшные муки, тоже не нравился. Но особенно пришелся ему не по душе Джек Доуп; стоя неподвижно, как статуя, он уставился вперед, в темноту и как-то странно, по два или три раза подряд моргал. Дейву он казался шизанутым придурком, который в любой момент готов сорваться с цепи и молотить людей направо и налево, кто под руку попадется. Дейв даже слегка надеялся, что это так и случится, и тогда у него будет повод врезать уроду по башке и успокоить до наступления следующего века. Но нет, этого не случится, кажется, он так устал, что едва держится на ногах.

– Скоро Денвер увидим, – объявила Ханна. – Если, конечно, для нас зажгли хоть один фонарь.

Но впереди они видели только мрак ночи, а на мостовой прямо перед автобусом неожиданно возникла грудная клетка скелета с черепом, и на этот раз объехать Ханне уже не удалось. Череп хлопнул под правым колесом, как выстрел.

К такому Джефферсон Джерико оказался совсем не готов. Усеивающие дорогу человечьи останки… чаще всего даже не целые скелеты, а кости, разбросанные по сторонам… но кем? Животными, которые выходят из своих логовищ, чтобы вволю попировать мясом убитых? Да, наверное, так оно и есть. Он вглядывался вперед, в темноту, где их поджидал большой город Денвер, и теперь окончательно понял, от какой действительности ограждают горгонцы его и других жителей Нью-Идена. Эту жуть душа человеческая вряд ли способна вынести, от такой звериной жестокости и беспросветности малодушно подкашивались ноги. Ему вдруг страстно захотелось обратно в Нью-Иден, где есть водопровод и работает электричество, где есть солнце, пусть оно фальшивое, как и все остальное, но, по крайней мере, дает ощущение комфорта и защищенности. Вернуться назад, пускай даже к Регине с ее ненавистью; ведь когда-нибудь эта война закончится, думал Джефферсон, и он снова станет доволен самим собой и окружающим миром, считая, что он лишь пользуется дарами, которыми его наделил Господь Бог.

Он вспомнил, что ему сказала его обольстительница, горгонская шлюха: «Мы дали тебе много чего, мой милый Джефферсон. Очень много. А с того, кому много дается, много и спрашивается».

Джефферсон поежился. «Боже мой, – думал он, стоя в автобусе, который двигался все дальше в бесконечную ночь, – выжить здесь, в этом мире, я не смогу».

Значит, надо брать этого мальчишку. Что бы он там ни представлял собой, какими бы силами ни обладал, его нужно брать, и чем скорее, тем лучше.

Джефферсон заметил, что Воуп чуть-чуть повернул к нему голову и разглядывает его, читает мечущиеся в стенках его пугливого разума мысли. Смотрит на него с высокомерной улыбочкой на горгонских губах… или это ему так кажется? Да и вообще, умеет ли Воуп улыбаться?

Не важно. Улыбка исчезла, и Воуп отвернулся.

Сжавшись за спиной Дейва с Оливией в набитом людьми автобусе, Этан твердо решил, что настало время действовать. Нельзя дожидаться, когда эти трое ударят первыми, а то, что это рано или поздно случится, он чувствовал: прячущаяся в глубинах теней ядовитая змея готова броситься вперед. И не менее ясно он сознавал: один из них – принявший облик человека горгонец.

Опасности подвергаются все, кто сейчас в автобусе. Он должен что-то предпринять, причем немедленно.

Этан стал проталкиваться вперед.

– Простите, – говорил он. – Извините. Позвольте пройти. Простите… простите…

Он протискивался между оставшимися в живых обитателями Пантер-Риджа, пока не добрался до Дейва с Оливией. И тут увидел этих троих, стоящих на передней площадке автобуса и всматривающихся в темноту большого города. Вот один из них медленно повернул голову, и маленькие, темные, как кусочки кремня, глазки над его черной бородой вцепились в мальчика и не отпускали; Этан сразу признал в нем врага.

– Дейв… – сказал Этан.

– В чем дело? – с тревогой откликнулся Дейв – такую же нотку тревоги он услышал в голосе мальчика.

Пришелец все не сводил с него пристального взгляда, и вдруг еще один из этих троих повернулся и посмотрел на Этана. Спутанные каштановые волосы, такая же каштановая бородка, – он был грязен и выглядел исхудалым и изнуренным, но Этан сразу подумал, что лицо слишком пухленькое, слишком смазливое, этот человек вряд ли испил полную чашу горя и испытаний военного времени. Такое впечатление, что он тоже маскируется под чуждой ему личиной. Тем не менее он – человек… как и третий, лысый и потный… но все-таки…

– Что такое? – спросила Оливия, заметив, что Этан не ответил на вопрос Дейва.