Граница

Дождь уже лил как из ведра. Этан закрыл глаза. Прошло немного времени, и чей-то голос в громкоговорителе объявил общий отбой – свет погас, и торговый центр погрузился во тьму. Только лучи фонарей патрулирующих территорию военных бегали взад и вперед над спящими людьми, которые остались живы за время многодневной, не прекращающейся ни днем ни ночью войны пришельцев. И, как и выжившие во всякой войне, эти люди спали беспокойно: кто стонал, кто вскрикивал во сне, некоторые плакали, а Земля продолжала вращаться, приближая еще одно утро.

Едва забрезжило утро ненастного дня, как механизм сработал: острое чувство тревоги заставило его открыть глаза. Все тело покалывало, в ушах словно отдаленным эхом звучали слова: «Проснись и защищайся». Он почти мгновенно пришел в себя, и, казалось, на несколько секунд память его воскресила образ мальчика, который по субботам, свернувшись клубочком в постели, любил поспать несколько дольше обычного, пока мама ласковым голосом не разбудит его завтракать. А что на завтрак? Вафли с беконом.

Этого мальчика уже считай что нет.

А дождь продолжал поливать крышу. Донесся раскат грома, настоящего, а не отзвук инопланетного оружия. Этан знал, что пришелец уже совсем близко, и чувство тревоги пришло к нему не от чернобородого горгонца, не от Джеффа Кушмана и не от лысого коротышки. Постепенно просыпались и другие люди вокруг, хотя и не от опасности, которую чувствовал Этан. Верный его страж сидел на полу, прислонившись спиной к стене и скрестив ноги, винтовка лежала рядом. Он либо проснулся недавно, что вряд ли, либо бдительно охранял Этана всю ночь, время от времени включая фонарик, чтобы убедиться, что подопечный на месте… скорее всего, именно так оно и было.

Раздался треск портативного радиотелефона, и в сторону главного входа мимо промчались еще несколько солдат. Суматоха разбудила оставшихся спящих, они беспокойно зашевелились, стали будить родных, друзей и соседей. По проходу между палатками и спальными мешками в дальний конец коридора пробежал еще один военный, он что-то неразборчиво, но с явным беспокойством говорил в микрофон переговорного устройства. Охранник Этана встал. Казалось, его разрывают противоречивые чувства: осознание долга и острое желание узнать, что случилось. Он щелкнул тумблером своей висящей на поясе рации:

– Крис, это ты? Что там у вас происходит?

Дейв тоже уже просыпался. Он расстегнул молнию мешка и потянулся так сладко, что затрещали кости. Потом вдруг до него дошло, что кругом шум и суета, и он с ошеломленным видом стал озираться; по лицу было видно, что он не выспался. Оливия тоже зашевелилась.

– В чем дело? – спросил Дейв, глядя на Этана, но тот лишь пожал плечами.

Охранник выслушал, что ему сообщили по рации.

– Все, я тебя больше не охраняю, – сказал он Этану. – Срочно надо к своим, там что-то не так.

– Что не так? – спросил Дейв, хватаясь за кепку и натягивая ее на свою нечесаную шевелюру.

– Пока не знаю. Но вы оставайтесь здесь, – ответил солдат и был таков.

– Как же, оставайтесь, черта с два!

Дейв быстро обулся и встал. Остальные тоже двинулись к выходу, возбужденные неизвестностью и любопытством. Оливия уже выбиралась из спального мешка, когда послышался хриплый голос просыпающегося доктора:

– В чем дело? Что происходит?

– Сейчас схожу узнаю, – ответила она.

Этан заметил, что Кушман, Джек-горгонец и лысый коротышка вливаются в проходящую мимо толпу. Кушман бросил на него быстрый взгляд, словно хотел запомнить, где тот расположился, и двинулся дальше. А Этан остался сидеть, глядя на проходящую мимо людскую массу. Здесь были матери с детьми на руках, подростки со встревоженными не по годам лицами, мужчины, которые, скорее всего, потеряли всех своих родных, женщины неопрятного вида, исхудавшие от голода и невзгод, старики, с трудом ковыляющие вместе со всеми. Какой-то старухе, опирающейся на ходунки, помогал не упасть старик примерно ее возраста, а юноша лет шестнадцати помогал обоим. Был среди них и мужчина средних лет, без ноги, который прыгал на костылях, махая культей по колено. И еще один – седой как лунь, длинноволосый и бородатый, похожий на святого страстотерпца. Высохшая женщина, по виду едва за тридцать, держала за руку девочку, а другой рукой прижимала к груди еще одного ребенка. Проковылял мимо чернокожий с повязкой на пол-лица, за его руку держался худющий как скелет белый и тихим голосом терпеливо подгонял товарища.

Вот они, выжившие, думал Этан. Откуда у них берется желание жить? Ведь каждый из них хотел бы прожить хотя бы на день или на час, даже на минуточку дольше. Почему они не покинули этот мир сами, как сделали это многие в Пантер-Ридже? Во что они верят, на что надеются, что заставляет их, несмотря на мучения, бороться, изо всех сил цепляться за жизнь? Многие не выдержали напастей и сдались, но многие остались и продолжают хвататься за любую, пусть самую маленькую, надежду, какой бы бредовой она ни была.