Границы души

Наслаждаюсь покоем

И ходьбою неспешной.

Никаких заседаний,

Среди птиц — сам как птица.

Солнце без опозданий

И встает и садится.

Многослойная хвоя

Укрывает от зноя.

Но в трущобе таежной

Мне, как в детстве, тревожно.

Черный сук отгибая,

Чую даже спиною:

Сотни глаз, не моргая,

Наблюдают за мною.

Выжидают,

Гадают,

Не боясь, что обидят:

Все, что думаю, — знают,

Все, что делаю, — видят.

Ну и пусть! Я же дома.

Припадаю к стволине.

Мох хрустит, как солома

В пересохшем овине.

И глаза закрываю,

Ничего знать не знаю.

Эти птицы и звери

Мне-то

С детства знакомы…

Затаились, не верят.

Ну и пусть —

Я же дома!

1958—1967

«Всё земное могучим…»

Всё земное

         могучим

Распускается цветом.

Только ивы плакучи

Как зимой,

Так и летом.

На опушке — проселок.

След колхозной трехтонки.

Оклики перепелок

Оглушительно звонки.

И цветы.

Их так много —

Диких, северных, пышных.

Тоже все на дорогу

Словно б из лесу вышли.

Вдруг поднимется ветер…

Но зачем мне всё это,

Если нет тебя, нету

И не знаю я — где ты?

Всё не в радость, не в диво.

Мир тобой не озвучен.

Знать, поэтому ивы

Даже летом плакучи.

1958—1967

Почему?

Мы с сынком заодно живем —

Вместе думаем, вместе спим,

В рощах воду живую пьем,

Из одной тарелки едим.

Удим рыбу, ищем грибы,

Учим грамоту:

«Мы не рабы!»

Он мне друг

И я ему друг.

Друг без друга мы как без рук.

Хорошо нам вдвоем.

Но к чему

Эти вечные «почему»?

«Почему?»

«Отчего?»

«Зачем?»

Разве нету попроще тем?

Вот над пашнями дождь прошел…

— Хорошо тебе здесь?

— Хорошо.

— Не зайти ли в село?

— Зайдем,

В дом зайдем, молока попьем.

— Стосковался о молоке?

— Почему же дом на замке?

— Чтобы воры не взяли чего.

— Кто ворует? Из-за чего?

— Вот опять ты вопросов тьму…

Ни к чему это.

— Почему?

— Мальчик мой, надо проще жить.

Нам всего не обговорить.

Видишь — бор. А в бору забор.

За заборами гладь озер.

Хочешь, щель найдем, поглядим,

О природе поговорим?

Сыну тоже нравится бор.

— Но зачем же в бору забор?

Почему?

— Опять «почему»…

Сам я многого не пойму.

Сам-то я их задам кому —

Эти вечные «почему»?

1959

В сельском клубе

Они вошли

и сели в три ряда

В заранее намеченном порядке.

Стол под сукном.

Трибуна.

И вода.

По краю сцены — зелень,

Как на грядке.

Поселок майским воздухом дышал,

И в клубе праздник начался весенний.

Но чем шумнее становился зал,

Тем лица их

Бесстрастней

И надменней.

Мы знали всех, сидящих за столом, —

Как говорится, нашенские парни:

Директор леспромхоза,

Агроном,

Начальник почты,

Мастер с сыроварни…

Но к нам они вошли из-за кулис

И — что случилось? —

До смешного строги,

Теперь на нас смотрели

Сверху вниз —

Ни дать ни взять

Всеведущие боги.

1959

«В каждом доме свое богатство…»

В каждом доме свое богатство.

И меня господь наградил —

То ли плакать мне, то ли хвастать:

Семерых детей народил.

Их добру учу, не балу́ю.

Но беда, что пошли в отца:

Всё рифмуют напропалую

И строчат стишки без конца.

Ситуацию зная эту,

Убеждают:

Мол, чтобы жить —

Надо прозой писать поэту,

Чтоб концы с концами сводить.

Я и сам на эту дорогу

Не однажды хотел ступить,

Но ведь дети и те не могут

Дня без песни-складки прожить.

Не читатели виноваты —

Знай сердечней для них пиши! —

Что пока у нас маловаты

Для поэзии тиражи.

А что трудно —

Время рассудит:

Из моих семерых, как знать,

Может быть, и прозаик будет,

Чтоб родителей поддержать.

1959

«С сединою да с лысиной…»

С сединою да с лысиной

Примириться легко ль!

Много книг недописано —

Это главная боль.

Наши мысли, и чаянья,

И бессильные сны,

И немое отчаянье —

Никому не видны.

А предчувствие страшное

Часто мучает зло:

Может, самое важное —

То, что впрок не пошло?

И напрасно растрачено

Столько сил, столько лет.

Кровью сердца оплачены

Книги те, коих нет.

1959

«В дни юности ранней…»

В дни юности ранней

Отдался я слепо

Профессии странной

И даже нелепой.

Смешное влеченье!

И что за мученье —

Писать сочиненья

До отупенья?

Что — счастье?

Что — тленье?

В чем жизни значенье?

И нужно ли людям

Такое служенье?

С большим запозданием,

Как испытанье,

Настал мой период

Исканий, метаний.

С тоской безысходной

Лечу, как с откоса,

В свой мир

Переходных,

Проклятых вопросов.

И труд, коим рано

Увлекся я слепо.

Мне кажется странным

И даже нелепым.

1959

Новозеро

Вот и я побывал в раю —

Оказалось легко и просто:

В Белозерском лесном краю

Обнаружился Сладкий остров.

Так случилось, что ныне он,

Как заброшенный заповедник,

Не распахан, не заселен

И зверьем покинут последним.

Плоский, будто грибной пирог,

С невысокими берегами.

Заберись — и живи как бог,

Не водись с земными богами.

Многослойная тишина,

Разнотравье и разноцветье…

Да была ль на свете война?

Где, какое оно — лихолетье?

Только крыльев утиных свист,

Только звон зари глухариной,

Небо ясное, воздух чист,

Пахнет рыбою да малиной.

Пусть местами вода мелка,

Но как небо ясное глянет —

Отразятся в ней облака:

Глубже моря озеро станет.

17 июля 1960

«Костер догорел…»

Костер догорел,

Не шумит уже.

И лес потемнел,

Будто мы в шалаше.

Стало так темно,

Как в кромешной тьме,

Лишь полено одно

Чуть дымит в золе.

Что ж, оставим, пожалуй,

Его,

Не будет пожара:

Полено одно —

Одному полену гореть не дано.

1961