Таким образом, наступление голода и крестьянских восстаний в России, приобретало плановый характер, задуманный и установленный Лондоном, Парижем и Вашингтоном. Лорд Асквит выступавший против блокады в этой связи утверждал, что необходимо: «Либо оказывать России помощь в полной мере, либо предоставить ее собственным силам»{1343}
. В противном случае интервенция и блокада ведут не к свержению большевизма, а к массовому террору и страданиям местного населения. Так и произошло. «Смертная казнь
Нет законодательства, которое бы не давало права правительству приостанавливать течение закона, когда государственный организм потрясен до корней, которое не давало бы права правительству приостанавливать все нормы права. Правительство, не колеблясь, противопоставит насилию силу.
Подчеркивая кровожадность большевиков, Мельгунов обращал внимание, на тот факт, что: «За 1918–1919 гг… по признанию самого Лациса… более 2,5 тысячи расстреляно не за “буржуазность”, даже не за “контрреволюцию”, а за обычные преступления (632 преступления по должности, 217 – спекуляция, 1 204 – уголовные деяния). Этим самым признается, что большевики ввели смертную казнь уже не в качестве борьбы с буржуазией как определенным классом, а как общую меру наказания, которая ни в одном мало-мальски культурном государстве не применяется в таких случаях»{1344}
.Францию Мельгунов очевидно относил к некультурным странам, поскольку там в 1914 г. когда немцы подошли к Парижу, было введено
Деникин, по-видимому, так же был далек культуры. Ведь в декабре 1919 г. Генерал, хоть и запоздало, но изложил свой политический курс в «наказе», включающем такие положения: «Суровыми мерами за бунт, руководство анархическими течениями, спекуляцию, грабеж, взяточничество, дезертирство и прочие смертные грехи – не пугать только, а осуществлять их…
Что касается большевиков, то их противник, один из лидеров меньшевиков А. Мартынов, анализируя стихию террора, приходил к выводу: «Когда власть в стране завоевал пролетариат, все силы ада на него обрушились, и тогда для спасения революции организованный террор стал неизбежен. Но не было ли излишеств в применении террора со стороны обороняющейся советской власти? Да, наверно, были, хотя неизмеримо меньше, чем со стороны наступающей контрреволюции и бесконечно меньше, чем у нас было бы, если бы эта контрреволюция победила… Был ли террор Советской власти неизбежен? Могла ли она обойтись без казней в тылу фронта гражданской войны?.. Смертная казнь есть, конечно, варварство, излишняя, недостигающая цели жестокость, в условиях устойчивого государственного строя, когда государственный аппарат регулярно функционирует и когда преступника в девяти случаях из десяти может постигнуть законная кара. Но могли ли мы, революционеры, зарекаться, что не будем прибегать к смертной казни, в условиях обостряющейся борьбы революции с контрреволюцией… когда отказ от смертной казни равносилен провозглашению почти полной безнаказанности тяжких и опасных для государства преступлений? Я в Ялтушкове был свидетелем жестокой сцены: у мирных обывателей вырвался вздох облегчения, когда “чекист” на их глазах застрелил убежавшего с допроса участника банды, накануне убившей у нас ни в чем не повинную девушку.