Гражданская война в России. За правду до смерти

Фашизм не мог укорениться в России и потому, что у него не было, в ней, не только национальных и духовных опор, но и социальных: в России почти не было того среднего класса, который являлся связующим звеном между высшими и низшими классами в Европе. Журнал «Лайф», касаясь этого вопроса, спустя полвека, после рассматриваемых событий, писал про большевиков: «Их возмездием явился сплоченный средний класс Европы… как раз слабо представленный в России. В основном, поэтому, никакая Коммунистическая партия до сих пор не в силах захватить власть в Западной Европе»{1670}. В кризисных условиях именно разорившийся средний класс стал опорой фашизма в Европе. Условия России коренным образом отличались от европейских, предопределяя особый путь ее развития[62],[63].

И именно эти, на первый взгляд едва ощутимые различия, даже в большей мере, чем большевики привели к падению «белых диктатур». Гинс в этой связи приходил к выводу, что «очевидно, в самом фундаменте антибольшевистского государства была гниль, сами стены его были непрочны, сам план постройки был неудачен»{1671}. Радикальные идеи западнического либерализма российской интеллигенции, вступившие в непримиримый конфликт, с русским традиционализмом, вместе с радикализмом полуфеодального консерватизма, вступившего в такой же непримиримый конфликт с требованием нового времени, привели к внутреннему разложению «белых диктатур».

Тому разложению, о котором говорил Колчак, отвечая на призыв Гинса: «мы должны писать хорошие законы, что бы не провалиться», «– дело не в законах, а в людях, – отвечал Колчак, – Мы состоим из недоброкачественного материала. Все гниет. Я поражаюсь до чего все испоганились. Что можно создать при таких условиях, если кругом либо воры, либо трусы, либо невежи?!..»{1672}.

Неизбежный итог правления «белых диктатур» подводил военный министр Колчака ген. А. Будберг: «С ужасом зрю, что власть дрябла, тягуча, лишена реальности и действенности, фронт трещит, армия разваливается, в тылу восстания, а на Дальнем Востоке неразрешенная атаманщина.

Власть потеряла целый год, не сумела приобрести доверия, не сумела сделаться нужной и полезной». «Сейчас нужны гиганты наверху и у главных рулей и плеяда добросовестных и знающих исполнителей им в помощь, чтобы вывести государственное дело из того мрачно-печального положения, куда оно забрело». Но вместо этого повсюду «только кучи надутых лягушек омского болота, пигмеев, хамелеонистых пустобрехов, пустопорожних выскочек разных переворотов, комплотов и политически-коммерческих комбинаций»; «гниль, плесень, лень, недобросовестность, интриги, взяточничество… торжество эгоизма, бесстыдно прикрытые великими и святыми лозунгами»{1673}.

Аналогичная ситуация была на Юге России, свидетельствовал непосредственный участник событий кадет Н. Астров: «Насилие, порка, грабежи, пьянство, гнусное поведение начальствующих лиц на местах, безнаказанность явных преступников и предателей, убогие, бездарные люди, трусы и развратники на местах, люди, принесшие с собой на места старые пороки, старое неумение, лень и самоуверенность»{1674}. Во всем белом движении констатировал Будберг: «Внутренней, идейной дисциплины, способной заставить подчинить общему свое личное, нет»{1675}.