Гребаная история

Прозвучавшие угрозы не казались мне пустыми словами, даже если он, конечно, преувеличивал. Даррелл наклонился и открыл мне дверцу.

— Давай выметайся… Эй, Уокер! — бросил он, когда я опустился на землю. — Не путайся у меня под ногами, понял? Особенно не пытайся докапываться до меня, дурачок.

Ветер взъерошил мне волосы. По-моему, предупреждение было излишним: желать обойти Оутсов — все равно что играть с нитроглицерином или C-4. Хантер отвесил мне сильный пинок в спину, который встряхнул мне все кости, и занял мое место на пассажирском сиденье. Дверцы хлопнули, и «Супер Дьюти» на полной скорости направился назад. Затем Оутсы описали тесный полукруг, заставив шины взвизгнуть, и я увидел, как они удаляются.

Я медленно направился к «Форду», чувствуя, что мозги у меня совершенно пусты. Там поселилась единственная картина: одна из молодых женщин на видео, обнаженная и в маске. Ее кожа была покрыта шрамами.

21. Обратный путь

На обратном пути мы почти не разговаривали. Когда Чарли и остальные захотели знать, о чем мы с Дарреллом беседовали и что было на флешке, я рассказал про видео, про шантажиста, про оргии, но не стал говорить про Наоми.

Воспоминание о ней делало меня больным. Мне не удавалось выкинуть эту картину из памяти и из головы: Наоми, обнаженная и в маске, посреди этих мужчин и женщин вдвое, а то и втрое старше ее… Я совершал последние повороты перед Конкретом, когда мне срочно пришлось остановить «Форд» и поспешить наружу, чтобы вывернуть желудок.

Но хуже всего было Шейну. Я боялся, что найду его сильно избитым, но не увидел на нем ни одной раны. Во всяком случае, внешне… Что касается всего остального, у него был сероватый цвет лица и пустой взгляд, будто он где-то потерялся или просто остался там. На пароме Кьюзик сел поодаль, с другой стороны прохода, сжав кулаки под столом. Он казался усталым, грустным, вымотанным. Шейн смотрел прямо перед собой, и весь его язык тела предлагал нам держаться подальше. Однако я встал из-за нашего стола и сел рядом.

— Возвращайся туда, Генри. Я хочу побыть один…

Его голос прозвучал сдержанно, но под этим угадывалось колоссальное напряжение, от которого у меня вдоль позвоночника пробежала дрожь.

— Что там произошло со Стариком? — спросил я.

Шейн повернулся ко мне. Ответом мне был черный матовый отблеск в его глазах, от которого у меня заледенела спина.

— Ты слышал, что я тебе сказал?

Но вдруг Кьюзик, похоже, что-то вспомнил.

— Ты не все рассказал, — добавил он. — Что ты такое увидел на той видеозаписи, что на тебя так подействовало?

Я рассказал ему. Мой собеседник помрачнел еще больше, если такое вообще было возможно, его зрачки потухли. На мгновение я подумал, что сейчас меня схватят за воротник и назовут лгуном. Шейн потряс головой:

— Вот дерьмо, Наоми с этими свиньями… Поверить не могу… Ты уверен, что это была она?

— А как ты считаешь, стал бы я тогда такое говорить? Сам подумай. Это меня сводит с ума так же, как и тебя. Это была она, Шейн, нет ни малейшего сомнения…

Кьюзик с яростью ударил ногой по противоположной банкетке.

— Сходим проведать этого ублюдка Нэта Хардинга и порежем его на куски… — бросил он.

Я согласно кивнул.

— Завтра, после похорон. Это ведь не помешает нам чтить ее память, верно?

Кьюзик посмотрел на меня печально и одобрительно.

— Конечно… Во всяком случае, это была не та Наоми, которую мы знали… Это невозможно… Они все, наверное, были под кайфом или что-то в этом роде.

Я кивнул. Но не был так уверен. Я снова перебрал в памяти все ее скачки настроения, молчание, отсутствующий вид — и все отметины на ее коже… Было и другое, о чем я еще не говорил: в последнее время Наоми изменилась. Это была не только страсть к членовредительству. Это было изменение на более глубоком уровне. Она стала более мрачной, скрытной, не такой непосредственной; это заметил даже Джонни между двумя затяжками травы, продымившей ему мозги. Однажды в его стеклянных зрачках блеснула вспышка озарения, он толкнул меня локтем и сказал:

— Что это с ней, а?

Я забыл, по поводу чего это было сказано, но помню ответ Кайлы:

— Должно быть, месячные. Черт, она сейчас определенно странная.

Я вернулся к насущным проблемам:

— Ты уверен, что не хочешь рассказать о том, что произошло?

Кьюзик тут же схватил меня за воротник и выдохнул в лицо:

— Единственное, что могу посоветовать, — это вернуться на свое место.

Его голос был до того жестким и полным угрозы, что произвел на меня эффект пощечины.

Я послушался.

Переправа на Гласс-Айленд, когда гроза спустилась с гор, была такой же зловещей, как похоронная процессия. Никто не разговаривал. Время от времени я поворачивался к Шейну. Он нас не видел — смотрел прямо перед собой, и временами его губы дрожали.

* * *