1. "...Пиррон не оставил никаких сочинений; но ученик его Тимон говорит, что тому, кто хочет быть счастливым, необходимо рассмотреть следующие три вопроса: во-первых, каковы вещи по природе; во-вторых, как мы должны быть расположены по отношению к ним; наконец, какое преимущество получается от такого расположения".
Как видим, философская программа Пиррона - это четко выраженная программа счастья. Но он, похоже, не прибегает к собственно скептической аргументации, т. е. критике самой возможности знания. Напротив, мы с удивлением читаем, что первый шаг состоит в том, чтобы спросить себя, "каковы вещи по природе". Неопирроник уже выказал бы недовольство: как можно задаваться вопросом о природе вещей прежде, чем мы выясним, располагаем ли мы средствами для ответа на этот вопрос? Однако Пиррон отвечает на него.
2. "Относительно вещей Тимон говорит, что Пиррон объявляет их все одинаково безразличными (adiaphora/άδίάφορα), неустойчивыми (astathmēta/άστάθμητα), неопределенными (anepikrita/ άνεπέκρίτα); что поэтому ни ощущения наши, ни мнения не являются истинными или ложными".
Этот пассаж представляет немало трудностей, 1) Точный смысл трех прилагательных, описывающих свойства "вещей", служит предметом дискуссий; данный здесь перевод этих терминов[4]
является спорным. 2) Согласно Пиррону, различия, которые разделяют вещи или кажутся разделяющими их, не принадлежат им "по природе". Какие различия он подразумевает - различия в ценности (одни вещи кажутся хорошими, другие - дурными) или различия в чувственных качествах (одни вещи кажутся белыми или прямоугольными, другие - черными или круглыми)? Первые, очевидно, больше касаются проекта счастья, чем вторые. 3) "Вещи" "не имеют различий" по отношению к нам (потому что мы не располагаем когнитивными средствами, чтобы правильно провести между ними различия) или же объективно и внутренне? С точки зрения неопирронизма, напрашивается первое решение: мы не можем полагаться на наши мнимые инструменты познания (ощущение, суждение и т. д.), которые во многом противоречат друг другу, и потому вещи не различаются между собой так, как нам представляется. Однако в рассматриваемом тексте, наоборот, сказано, что вещи неразличенны по своей природе и что поэтому наши ощущения и мнения ни истинны, ни ложны. Многие современные интерпретаторы, впрочем, пытались построить логическую последовательность, более согласующуюся с неопирроническим мышлением, за счет минимального исправления греческого текста (заменив "что поэтому"[5] на "потому что").Но тексты часто интересны и значимы именно потому, что не говорят того, чего от них ожидают; и в данном случае положительно есть причины оставить текст без исправления. Первый пункт Пирроновой программы - выяснить, каковы вещи по природе (следовательно, независимо от их отношения к нам); приоритет этого вопроса над всяким другим немедленно опровергался бы, если бы надлежало проверить состоятельность наших ощущений и мнений, прежде чем высказывать о вещах какие бы то ни было суждения.
Но тогда на каком основании Пиррон сразу же утверждает, что вещи по природе не имеют различий? В тексте нет и следа аргументации. Может быть, это положение, не вытекающее из какой-либо логически предшествующей ему посылки, есть лишь другая сторона констатации, принимаемой за очевидную истину: существующие или представляющиеся нам различия между вещами не принадлежат им объективно, а соотносительны с другой инстанцией, которая начиная с софистов - V в. неизменно противопоставлялась природе (physis/φύσις); эта инстанция - nomos/νόμος (закон, а также обычай, установление и, кроме того, культура, искусственные правила и традиционные убеждения, обусловленные культурой). Пиррон подобным же образом противопоставлял истину и номос: "Он ничего не называл ни прекрасным, ни безобразным, ни справедливым, ни несправедливым и вообще полагал, что истинно ничто не существует, а людские поступки руководятся лишь законом (nomos) и обычаем (ethos), - ибо ничто не есть в большей степени одно, чем другое" (Диоген Лаэртский IX, 61)[6]
. Трудно уяснить, каково точное значение содержащихся в этом тексте обобщений ("и вообще", "ничто"). Ограничиваются ли они родом "вещей", о которых имеет смысл говорить, что они прекрасны или безобразны, справедливы или несправедливы, и приписывать им иные "оценочные" предикаты того же типа? Или же они распространяются и на род вещей, относительно которых выносят суждения "реальности", как, например, "Это есть белое"? Вторая возможность отнюдь не исключена, особенно если учесть демокритовскую закалку Пиррона. Однако структура пассажа из Диогена Лаэртского указывает на то, что речь идет об оценочных предикатах: в центре внимания здесь явно человеческое действие, а направляется такое действие оценочными суждениями.