Греческая мифология, сформировавшая наше сознание

Орфей и Эвридика, судя по всему, не теряют актуальности и в наше время. Комикс-фэнтези «Песочный человек» Нила Геймана (первая публикация – в 1989 году) и драма «Эвридика и Орфей» Саймона Армитиджа в эфире BBC Radio (2015) – весьма изобретательные находки английских авторов. В XXI веке имя Орфея использовалось весьма разнообразно: оно дало названия музыковедческому центру в Бельгии и пивоварне в Атланте (в штате Джорджия); стало одной из тем бродвейского мюзикла, посвященного проблемам изменения климата; превратилось в заглавие альбома австралийской группы, играющей в жанре готик-рока. Все это совершенно типично не только для несокрушимой силы непосредственно этого мифа, но и для неисчерпаемого потенциала всех классических мифов, рассмотренных в данной книге, а также многих других греко-римских историй, исследование которых не уместилось на этих страницах.

Глава 9. Заключение

История, которую я поведал, содержит несколько подсюжетов. Описывая, как мифы рассказывались в классической Античности, я стремился подчеркнуть, насколько укоренены были эти сказания в жизни народа, а также их удивительную способность исследовать важнейшие социальные и личностные вопросы. К темам, на которых я остановился, относятся семья, чужаки или чудовищные существа («другие»), происхождение, политика, проблема выбора и отношения между человеком и богами. Семья – и ее раскол, в частности – занимает центральное место в мифах о Медее и Эдипе, а также об Орфее и Эвридике, о Дедале и Икаре. Понятие «инакости» лежит в основе сказаний об амазонках и регулярно появляется в описании монстров, побежденных Гераклом. Происхождение мира и человечества исследуется в историях о Прометее. Политические темы, возможно, менее представлены в выборке мифов, сделанной для этой книги, чем в некоторых других (классический пример – миф об Антигоне), но успешное взаимодействие Эдипа с Креонтом (в пьесе «Царь Эдип») и Тесеем (в пьесе «Эдип в Колоне») связано с идеей жизни в древнегреческом городе-государстве. Суд Париса – типичное исследование вопросов выбора. Что же до отношений между людьми и богами, то среди рассмотренных нами мифов нет ни одного, который не внес бы значимый интеллектуальный и нравственный вклад в анализ этой темы.

Как минимум половина каждой из предыдущих глав посвящена постклассическому восприятию мифов. Избранные примеры – неизбежно лишь несколько из множества – призваны показать разнообразие прочтений. «Классическая традиция», конечно, не избежала критики и порою осуждалась за свою элитарность и страусоподобную культурологическую позицию. В противовес таким упрекам мне хотелось продемонстрировать, насколько живыми, непокорными и непредсказуемыми бывают интерпретации; иногда они полны бурного веселья, а иногда таят ощущение угрозы. Все это часть моего рассказа.

Утверждение, что греческие и римские мифы «формируют наше мышление», отнюдь не рекламное преувеличение: по крайней мере, именно это должно было проясниться в процессе чтения книги. «Мы», подразумеваемое во фразе «наше мышление», – слово ключевое. «Мы» никогда еще не были столь многочисленными и разными. Отдельные люди, «воспринимающие» греко-римскую мифологию, более не принадлежат к однородной эксклюзивной касте, члены которой обладают знаниями, полученными благодаря высококлассному обучению на древних языках. Стоит только вспомнить обширнейшую, мирового масштаба публику кинозрителей, которые наслаждаются кинематографическими интерпретациями мифов, упомянутых в предыдущих главах, и сравнить их с узкой группой людей, имевших возможность изучать греческий и/или латинский язык в школе и университете. Тот факт, что рамки, внутри которых происходит переосмысление древних мифов, непрестанно расширяются, может только радовать. И все же было бы недальновидно сосредоточиваться исключительно на таких разнородных интерпретациях, оттесняя на второй план изучение этих историй в их древнем контексте с их древними значениями. Следует уделить внимание Софоклу наравне с Беркоффом, Вергилию – наравне с Рушди, настенной живописи в Помпеях – наравне с коллажами Паолоцци, метопам в Олимпии – наравне с литографиями Магуайр.