Читаем Греческий с Йоргосом Феотокасом. Избранные рассказы полностью

Από κείνη τη μέρα (с того дня), ο Μπαμπάνης κ’ ο Αμπανόζης κόψανε κάθε σχέση με το Φαβρίκιο (порвали все связи: «отрезали всякую связь» с Фаврикием; κόβω). Μερικοί άλλοι από τους φίλους του (некоторые из его друзей) ακολούθησαν το παράδειγμά τους (последовали их примеру; ακολουθώ). Ο δύσμοιρος ο συγγραφέας (злополучный писатель) είδε τις συμπάθειές του (наблюдал, как его симпатии = его друзья) να λιγοστεύουν τρομαχτικά (катастрофически: «ужасающе» сокращаются; λιγοστεύω; ο τρόμος — ужас, страх). Άλλοτε, πολλοί άνθρωποι τον ευνοούσαν (раньше, многие люди благоволили к нему; ευνοώ) και τον επαινούσαν (и хвалили его; επαινώ). Τώρα, όλοι σχεδόν μιλούσαν γι’ αυτόν (ныне, почти все говорили о нем) με δισταγμούς (с сомнениями; ο δισταγμός), με επιφυλάξεις (со сдержанностью; η επιφύλαξη), με τη μεγαλύτερη αυστηρότητα (с большей строгостью).

Από κείνη τη μέρα, ο Μπαμπάνης κ’ ο Αμπανόζης κόψανε κάθε σχέση με το Φαβρίκιο. Μερικοί άλλοι από τους φίλους του ακολούθησαν το παράδειγμά τους. Ο δύσμοιρος ο συγγραφέας είδε τις συμπάθειές του να λιγοστεύουν τρομαχτικά. Άλλοτε, πολλοί άνθρωποι τον ευνοούσαν και τον επαινούσαν. Τώρα, όλοι σχεδόν μιλούσαν γι’ αυτόν με δισταγμούς, με επιφυλάξεις, με τη μεγαλύτερη αυστηρότητα.

Αρκετοί αποφεύγανε να τον πλησιάσουν (многие избегали приближаться к нему; αποφεύγω; πλησιάζω) για να μη νομίσει πως είχανε την ανάγκη του (чтобы /он/ не подумал, что он им нужен: «что /они/ имели в нем нужду») και το πάρει απάνω του (и не зазнался: «взял на себя»; το παίρνω απάνω μου — зазнаваться). Κι άλλοι τον μεταχειριζόντανε (а другие обращались с ним; μεταχειρίζομαι) με μια παγερή, σχεδόν περιφρονητική αδιαφορία (с ледяным, почти презрительным безразличием; ο πάγος — лед), για να του δείξουνε (чтобы показать ему; δείχνω) πως δεν του έδιναν καμιά ιδιαίτερη σημασία (что /они/ не придавали ему никакого особого значения; δίνω). Κάμποσοι τον κοίταζαν μ’ ένα ύφος δύσπιστο (многие смотрели на него с недоверием: «с недоверчивым видом»; η πίστη — вера), σα να περίμεναν απ’ αυτόν κάτι κακό (как будто ждали от него чего-то плохого).

Αρκετοί αποφεύγανε να τον πλησιάσουν για να μη νομίσει πως είχανε την ανάγκη του και το πάρει απάνω του. Κι άλλοι τον μεταχειριζόντανε με μια παγερή, σχεδόν περιφρονητική αδιαφορία, για να του δείξουνε πως δεν του έδιναν καμιά ιδιαίτερη σημασία. Κάμποσοι τον κοίταζαν μ’ ένα ύφος δύσπιστο, σα να περίμεναν απ’ αυτόν κάτι κακό.

Υπήρχαν άνθρωποι (были люди; υπάρχω — существовать) που του μιλούσαν από καθέδρας για τα ζητήματα του πνεύματος (которые вещали ему о духовных вопросах; η καθέδρα — сидение, кресло; μιλώ από καθέδρας — вещать; το ζήτημα) και του λέγανε (и говорили ему), με το πιο ακαδημαϊκό ύφος (с ученым видом: «с самым академическим видом»), λόγια διφορούμενα (двусмысленные слова):

— Φυσικά (естественно), δεν είναι δυνατό (невозможно) να γίνει σήμερα (чтобы произошла сегодня) καμιά σοβαρή δουλειά στα ελληνικά γράμματα (какая-нибудь серьезная работа в греческой литературе = в греческой литературе сегодня не может быть написано ничего серьезного; το γράμμα — буква; τα γράμματα — мн.ч. литература)...

Υπήρχαν άνθρωποι που του μιλούσαν από καθέδρας για τα ζητήματα του πνεύματος και του λέγανε, με το πιο ακαδημαϊκό ύφος, λόγια διφορούμενα:

— Φυσικά, δεν είναι δυνατό να γίνει σήμερα καμιά σοβαρή δουλειά στα ελληνικά γράμματα...

Κι άλλοι τον έπαιρναν μπράτσο (другие брали его под руку) και του λέγανε σε τόνο φιλικό κ’ εμπιστευτικό (и говорили ему тоном дружеским и доверительным):

— Δεν υπάρχει (не существует), φίλε μου (друг мой), γνήσια πνευματική ζωή στον τόπο μας (истинной духовной жизни в нашей стране: «в нашем месте»). Όλα τα βιβλία που γράφονται (все книги, которые пишутся) είναι ψεύτικα και κούφια (фальшивы и пусты), όλα τα βιβλία, όλα τα βιβλία (все книги, все книги)...

Κι ο καημένος ο Φαβρίκιος (бедный Фаврикий) τα κατάπινε όλα (проглатывал все это; καταπίνω) και δεν μιλούσε (и не говорил).

Κι άλλοι τον έπαιρναν μπράτσο και του λέγανε σε τόνο φιλικό κ’ εμπιστευτικό:

— Δεν υπάρχει, φίλε μου, γνήσια πνευματική ζωή στον τόπο μας. Όλα τα βιβλία που γράφονται είναι ψεύτικα και κούφια, όλα τα βιβλία, όλα τα βιβλία...

Κι ο καημένος ο Φαβρίκιος τα κατάπινε όλα και δεν μιλούσε.

Μερικοί σοβαροί άνθρωποι (некоторые серьезные люди) που εκτιμούσαν άλλοτε το Φαβρίκιο (которые ценили раньше Фаврикия; εκτιμώ) λέγανε τώρα με ύφος λυπημένο (говорили теперь с грустным видом):

— Αυτό το παιδί (этот парень: «этот ребенок») κάτι μπορούσε να κάνει στη ζωή (мог что-нибудь сделать в жизни = мог достичь чего-нибудь в жизни). Μα τώρα, βλέπετε, με τη λογοτεχνία (но теперь, видите ли, из-за литературы)...

Άλλοι μουρμούριζαν (другие бормотали; μουρμουρίζω):

Перейти на страницу:

Все книги серии Метод чтения Ильи Франка [Греческий язык]

Греческий с Йоргосом Феотокасом. Избранные рассказы
Греческий с Йоргосом Феотокасом. Избранные рассказы

В книге предлагаются избранные рассказы замечательного греческого писателя Йоргоса Феотокаса адаптированные (без упрощения текста оригинала) по методу чтения Ильи Франка. Уникальность метода в том, что запоминание слов и выражений происходит из-за их повторяемости, без обучения и необходимости использовать словарь. Руководство способствует эффективному развитию языка, может служить дополнением к учебной программе. Предназначена для широкого круга людей, изучающих греческий (под руководством инструктора или самостоятельно) и заинтересованых в познании культуры Греции. Издание подготовлено Анной Путиной.Новогреческий язык. Эта книга поможет вам быстро и без насилия над собой привыкнуть к чужому языку и без зубрежки набрать немалый лексический запас.Запоминание слов и выражений, а также привыкание к грамматическим конструкциям происходит при таком чтении естественно, за счет их повторяемости.Эта книга избавит вас от стресса первого этапа освоения языка.

Илья Михайлович Франк , Йоргос Феотокас

Языкознание, иностранные языки

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки