Читаем Греческий с Йоргосом Феотокасом. Избранные рассказы полностью

— Δεν κάθεται καλύτερα να διαβάσει (уж лучше бы /он/ сел да почитал: «не сел /бы/ он лучше почитать»; κάθομαι; διαβάζω), να μορφωθεί (поучился; μορφώνομαι), να γίνει άνθρωπος (стал человеком), μόνο θέλει να γράφει βιβλία (/а то/ только книги хочет писать)!

Μερικοί σοβαροί άνθρωποι που εκτιμούσαν άλλοτε το Φαβρίκιο λέγανε τώρα με ύφος λυπημένο:

— Αυτό το παιδί κάτι μπορούσε να κάνει στη ζωή. Μα τώρα, βλέπετε, με τη λογοτεχνία...

Άλλοι μουρμούριζαν:

— Δεν κάθεται καλύτερα να διαβάσει, να μορφωθεί, να γίνει άνθρωπος, μόνο θέλει να γράφει βιβλία!

Κι άλλοι προσθέτανε με ειρωνικό σκεπτικισμό (другие добавляли с ироничным скептицизмом; ο σκεπτικισμός):

— Βγήκε τώρα κι αυτός να κάνει το σπουδαίο (вот и этот теперь объявился, чтобы важного из себя строить: «вышел сейчас и этот, чтобы важничать»; σπουδαίος — важный, значительный; κάνω σπουδαίο — важничать; βγαίνω). Βγήκανε κι άλλοι πολλοί (объявлялись и многие другие) και τους είδαμε τα χάλια τους (да убогими оказались: «мы их увидели в их убогом положении»).

Κι άλλοι προσθέτανε με ειρωνικό σκεπτικισμό:

— Βγήκε τώρα κι αυτός να κάνει το σπουδαίο. Βγήκανε κι άλλοι πολλοί και τους είδαμε τα χάλια τους.

Αρκετοί μιλούσανε γι’ αυτόν με οργή (многие говорили о нем с гневом) και τον κατηγορούσανε δυνατά (и обвиняли его громко; κατηγορώ) για τη φαυλότητα (в порочности), τον αριβισμό (авантюризме; ο αριβισμός) και την κακοήθεια του χαρακτήρα του (и бессовестности его характера; ο χαρακτήρας). Και κείνοι που άκουγαν τις αυστηρές κρίσεις (а те, кто слышал /эти/ строгие суждения; η κρίση) έτρεχαν αμέσως (бежали тотчас; τρέχω) και τα επαναλάμβαναν όλα στο Φαβρίκιο (и повторяли все Фаврикию; επαναλαμβάνω) με το νι και με το σίγμα (в подробностях: «с ни и с сигмой»):

— Ξέρεις τι λέγανε για σένα (знаешь, что говорили о тебе), χτες το βράδυ στου Τάδε (вчера вечером у Того-то); Λέγανε το και το (говорили то-то и то-то).

Αρκετοί μιλούσανε γι’ αυτόν με οργή και τον κατηγορούσανε δυνατά για τη φαυλότητα, τον αριβισμό και την κακοήθεια του χαρακτήρα του. Και κείνοι που άκουγαν τις αυστηρές κρίσεις έτρεχαν αμέσως και τα επαναλάμβαναν όλα στο Φαβρίκιο με το νι και με το σίγμα:

— Ξέρεις τι λέγανε για σένα, χτες το βράδυ στου Τάδε; Λέγανε το και το.

Κι ο άμοιρος ο Φαβρίκιος (несчастный Фаврикий; η μοίρα — удел, судьба) δεν κατόρθωνε να καταλάβει (не мог понять; καταλαβαίνω; κατορθώνω — добиваться; достигать) για ποιό λόγο τέλος πάντων (по какой причине, в конце концов) όλοι αυτοί οι άνθρωποι εννοούσαν να καταγίνονται μαζί του (все эти люди намеревались заниматься им; εννοώ — намереваться; иметь в виду) ενώ αυτός δεν είχε καθόλου την πρόθεση να καταγίνεται μαζί τους (тогда как у него самого не было никакого намерения заниматься ими).

Κι ο άμοιρος ο Φαβρίκιος δεν κατόρθωνε να καταλάβει για ποιό λόγο τέλος πάντων όλοι αυτοί οι άνθρωποι εννοούσαν να καταγίνονται μαζί του ενώ αυτός δεν είχε καθόλου την πρόθεση να καταγίνεται μαζί τους.

Στο τέλος ο Φαβρίκιος κουράστηκε πολύ μ’ αυτές τις συζητήσεις (в конце концов, Фаврикий очень устал от этих разговоров; κουράζομαι; η συζήτηση) και πήγε να γυρέψει λίγη παρηγοριά κοντά στις γυναίκες (и отправился искать утешения: «немного утешения» у женщин; γυρεύω). Μα κι αυτές τον υποδέχτηκαν (но и они его приняли; υποδέχομαι) όπως του άξιζε (как /он/ этого заслуживал: «как для него было достойно»; αξίζω).

Στο τέλος ο Φαβρίκιος κουράστηκε πολύ μ’ αυτές τις συζητήσεις και πήγε να γυρέψει λίγη παρηγοριά κοντά στις γυναίκες. Μα κι αυτές τον υποδέχτηκαν όπως του άξιζε.

Η Τερψιχόρη του ψιθύρισε σιγά-σιγά (Терпсихора прошептала ему чуть слышно: «тихо-тихо»; ψιθυρίζω) μ’ ένα βλέμμα γεμάτο τρυφερότητα (со взглядом, исполненным нежности; το βλέμμα):

— Ποτέ μου δεν φανταζόμουνα (/я/ и представить себе не могла: «никогда /я/ не представляла»; φαντάζομαι) πως είστε ικανός να γράψετε ένα βιβλίο (что вы способны написать книгу).

Κι ο Φαβρίκιος δεν ήξερε τι ν’ απαντήσει (не знал, что и ответить; απαντώ) κ’ είχε ένα ύφος πολύ ηλίθιο (и выглядел очень глупо: «имел вид очень глупый»).

Η Τερψιχόρη του ψιθύρισε σιγά-σιγά μ’ ένα βλέμμα γεμάτο τρυφερότητα:

— Ποτέ μου δεν φανταζόμουνα πως είστε ικανός να γράψετε ένα βιβλίο.

Κι ο Φαβρίκιος δεν ήξερε τι ν’ απαντήσει κ’ είχε ένα ύφος πολύ ηλίθιο.

Η Ανδρομάχη όμως του δήλωσε (Андромаха, однако, заявила ему; δηλώνω) μ’ ένα γλυκύτατο χαμόγελο (с милейшей улыбкой: «сладчайшей улыбкой»; το χαμόγελο):

— Είμαι σίγουρη (/я/ уверена) πως μπορείτε να κάνετε (что /вы/ можете заняться: «делать») και κάτι καλύτερο στη ζωή σας (чем-нибудь получше в жизни).

Κι ο Φαβρίκιος δεν ήξερε (Фаврикий не знал) αν έπρεπε να πει ευχαριστώ (должен ли /он/ сказать спасибо).

Η Ανδρομάχη όμως του δήλωσε μ’ ένα γλυκύτατο χαμόγελο:

Перейти на страницу:

Все книги серии Метод чтения Ильи Франка [Греческий язык]

Греческий с Йоргосом Феотокасом. Избранные рассказы
Греческий с Йоргосом Феотокасом. Избранные рассказы

В книге предлагаются избранные рассказы замечательного греческого писателя Йоргоса Феотокаса адаптированные (без упрощения текста оригинала) по методу чтения Ильи Франка. Уникальность метода в том, что запоминание слов и выражений происходит из-за их повторяемости, без обучения и необходимости использовать словарь. Руководство способствует эффективному развитию языка, может служить дополнением к учебной программе. Предназначена для широкого круга людей, изучающих греческий (под руководством инструктора или самостоятельно) и заинтересованых в познании культуры Греции. Издание подготовлено Анной Путиной.Новогреческий язык. Эта книга поможет вам быстро и без насилия над собой привыкнуть к чужому языку и без зубрежки набрать немалый лексический запас.Запоминание слов и выражений, а также привыкание к грамматическим конструкциям происходит при таком чтении естественно, за счет их повторяемости.Эта книга избавит вас от стресса первого этапа освоения языка.

Илья Михайлович Франк , Йоргос Феотокас

Языкознание, иностранные языки

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки