Грех совести

Но клоуны сидели молча и только внимательно рассматривали нового человека. Они его еще не знали хорошо и, возможно, еще не приняли в свою семью. Саша это почувствовал интуитивно и даже удивился такому непонятному чувству, как будто клоуны и правда были живыми и одухотворенными, Как будто они были Аллиными детьми, и их молчание могло расцениваться, как своеобразная ревность…

По дороге и в трамвае, и в метро Алла втюхивала ему в ухо успокаивающие и поддерживающие штаны слова, он кивал головой, но слушал не очень внимательно. Он явно так ничего не услыхал, или не понял.

Прослушивание прошло удачно, Сашу утвердили на эфир и отпустили восвояси, назначив день съемок. Алла была рада, целовала его в щечку, улыбалась и опять заглядывала в глаза. Глаза у Саши были почему-то грустные. Она поняла, что он должен побыть один, и отпустила его домой. Она и сама переживала больше, чем надо. Сегодня ей тоже нужно было побыть одной и подумать хорошенько. Кроме эфира дергало за нервы будущее объяснение с генералом, который должен был прилететь в эту ночь. Он каждый день звонил ей на работу и с нетерпением ждал встречи. Что она скажет ему? Что поменяла его прекрасные отношения на молодое, ядреное, сексуальное тело? Тогда он может обидеться очень сильно, потому что всегда был мужчиной хоть куда и устраивал ее в кровати на все сто.

Но с Сашей все было совсем другое! Как объяснить ему про замирание сердца, как сказать, что чувствует ее кипящий тазик, как перехватывает дыхание от его поцелуев. Это все будут удары под дых. Но честно, хотя и стыдно. Алла сидела и грустила от свалившихся проблем, когда ее позвали к главному.

Главный был мужик ничего, но толстоват и лысоват. Не в ее вкусе. Он сидел за своим командирским столом и качался в кресле вперед-назад. Он глянул на Аллу исподлобья и начал сразу как-то резко, громко и зло в третьем лице:

– Хочется спросить, мы работать будем или как? У меня такое впечатление, что мы в гробу видали всякую работу. А у нас, между прочим, надвигается эфир и дел непочатый край… – Он стал повышать голос – А мы, похоже, вокруг мужика пляшем? Да? – Глаза из-под бровей зыркнули очень недобрым светом. – Я понимаю, что в таком возрасте каждый мужик подарок, но мы тут ни при чем. Нам работа нужна. А не услада вашего тела! Вы можете мне сегодня отчет на стол положить по проделанной работе? А?

– Именно сегодня я не готова, но завтра утром отчет будет лежать у вас на столе… – У Аллы задрожал голос, и она испугалась чего-то внутри своего «я».

– Вот именно! Завтра! А у хорошего администратора всегда все готово! У него даже снег летом под подушкой готовый лежит! Вы мне сами это говорили! Или вы мне это говорили для саморекламы? А сами в любовь ударились? Я требую работы, работы и еще раз работы… – он уже кричал, весь побагровев. – Ушла! – рявкнул напоследок и развернулся вместе с креслом в окно.

Алла выскочила из кабинета, как пробка из взболтанного шампанского. Ей было и обидно, и стыдно. Она всегда относилась к своей работе любовно и самозабвенно исполняла свои обязанности. Он был прав. Она действительно была виновата, но чувство, как будто ее асфальтоукладочный каток укатал, не покидало. Можно было с ней говорить и поласковей, и не осквернять вульгаризмами ее жизнь…

С самым отвратительным настроением она притащилась в кабинет и села за стол. Зазвонил телефон. Это был Михалыч. Он радостно кричал в трубку:

– Солнце мое! А вот и я! Как ты там? Я тебе домой звонил, а там какой-то парень трубку поднимает.

– Это мой родственник. Двоюродный брат в гости приехал, – нагло соврала Алла и опять ей стало стыдно.

Она четко почувствовала, что только что загнала себя в угол, из которого будет выбраться ой, как нелегко… Получившийся любовный треугольник не подчинялся законам геометрии. Все углы в нем оказались тупыми. Эта тупизна торчала в ее голове и кололась своими тупыми углами в черепушку. Что делать, она не знала. Вечером нужно было ехать в аэропорт и встречать Михалыча, как она сама ему обещала еще при прощании. Но обещала она неделю тому назад, когда Саши не было видно за поворотом длинного останкинского коридора, а сегодня он сидел в ее квартире и на правах близкого человека поднимал трубку. Нужно было звонить ему и придумывать что-то на вечер, чтобы спокойно уехать в аэропорт.

И вдруг Алла поняла, если она сразу, вот сейчас, немедленно не расскажет всю правду и Сашке, и Михалычу, запутается окончательно. Воронка вранья может затащить ее даже в черную дыру ответственности. Если двое накатят, то третий может оказаться гипотенузой. Это точно! Она набрала свой номер.

– Алло, – прозвучал в трубке голос, ставший родным за одну неделю, и она почувствовала, что не сможет теперь бросить его по собственному желанию. Только по принуждению или под пытками раскаленным утюгом. – Я слушаю.

– Саня. Я должна тебе сказать, что меня сегодня дома не будет. Я поеду в аэропорт встречать Михалыча.

– Вот так вот, – почему-то спокойно ответил Саша, и это ее кольнуло в сердце, поэтому резко развернула разговор к финальным фразам: