Но монна Ванноцца была такой же сумасшедшей, как дон Сигизмондо, к тому же я знала, откуда взялись эти лица. Маски, золотые маски. Несомненно, те самые, что изготовил брат Фидельмы, а затем донна Изабелла подарила их Чезаре. Я улыбнулась, представив выражение ее лица, если бы она узнала, что Чезаре украсил ими свою спальню, это логово таинственных пороков. Я медленно обошла комнату, поднося к каждой маске свечку, восхищаясь изобретательностью и мастерством их создателя, заставившего свои изделия оживать при свете огня.
Над кроватью, где любой благочестивый человек укрепил бы распятие, висела маска в виде черепа с подвижной челюстью на крошечных золотых креплениях и перламутровыми зубами. В один из клыков был вмонтирован бриллиант, придававший улыбке черепа плутоватость. Глядя на эту голову, невольно хотелось улыбнуться в ответ. И тогда я спросила у нее, осторожно коснувшись скулы, доведется ли мне завтра утром проснуться и увидеть тебя. Если не завтра, то в другой день, будь уверена, – ответил череп. Огонь в камине вспыхнул и затрещал, свеча тихо зашипела и пролилась на руку воском, который тут же застыл. Тишина, вызванная отсутствием Чезаре, окутала все вокруг, когда я возвращалась обратно в приемную, тщательно закрывая за собой каждую дверь.
Сколько еще ждать? Я подошла к окну и приоткрыла ставни, но ничего не увидела и не услышала, кроме шелеста листвы, усиливающегося ветра и плеска речных волн вдалеке. Окна комнаты выходили в дворцовый сад, но в этот вечер все развлечения перенесли в дом из-за наступившего холодного сезона. Внезапно темноту пронзил звериный крик: возможно, кролик заверещал или водяная крыса. Я подумала о леопардах, их гибких неслышных движениях, таинственном блеске глаз, окровавленных кусках плоти в зубах. Никакого покоя в этом доме. Закрыв ставни и вернув свечу обратно на канделябр, я стала ждать.