Грехи наших отцов

– Я все думаю о том, – продолжала Анна-Мария, – на какие глупости способен человек, когда не отдает себе отчет в последствиях. Некто за рулем на секунду отвлекся на телефон – и вот он уже виновник чьей-то гибели…

– Понимаю, – прошептала Ребекка. – Но он не какой-нибудь «некто». Он – наш Томми.

– Да, хотя я и имела в виду себя. Я ведь видела, что с ним происходит, я была его начальницей…

– Ох, Анна-Мария, не надо…

– И мне так жаль ту девушку, которую мы так и не опознали… Я очень много думаю о ней. Где ее мама? Я пылесосила в квартире и спросила себя, были ли у нее дети? Или она одна на целом свете? Как выдержать эту чертову работу, объясни мне… – Анна-Мария провела рукой под носом. – Ты говорила, что больше не работаешь. Неужели не вернешься в прокуратуру?

– Я теперь на полставки. Помогаю по мелочи. Но я не знаю… не думаю, что смогу… что хочу, я имела в виду.

– Вот здесь я с тобой не соглашусь, – пробормотала Анна-Мария. – Ты ведь поняла меня, да?

Они отпустили друг друга. Обеим полегчало.

* * *

Неделю спустя, когда на березах распустились зеленые «мышиные ушки», похоронили Похьянена. Здесь все прошло не так драматично. Не было ни истерик, ни надрывного плача. Коллеги говорили о профессионализме покойного. Сын выступил с заранее подготовленной речью.

Вечером того же дня к Ребекке вернулся Кристер.

Она стояла на берегу и жгла только что обрезанные ветки. В воздухе висела теплая морось. Кристер вдохнул запах сгорающей молодой листвы – чуть кисловатый, березовый, с ноткой жженого сахара.

На причальном мостике в стороне лежала пила. Ребекка поправила костер палкой. Некоторое время, прежде чем она успела его увидеть, Кристер имел возможность смотреть на нее такую, какой она была наедине с огнем и деревьями. Волосы распущены, разноцветная резинка вокруг запястья – как браслет. Ребекка выглядела счастливой.

Кристер был вынужден отвести глаза, прогоняя мысль о ее губах, которых так хотелось коснуться кончиками пальцев, о соленой коже.

На какое-то короткое время он подумал уйти, оставить ее такой, какая есть. Но в этот момент Ребекка его увидела.

– Здравствуй, – сказала она.

– Здравствуй, – ответил Кристер.

Оба застыли, как будто заметили зверя в чаще и боялись его спугнуть.

Воспоминания всплывали в сознании Кристера – и лопались, как пузыри. Он видел только ее. Монс и все связанное с ним осталось далеко. «Думаешь, она переспала с Монсом, потому что ты для нее ничего не значишь? – спросила Кристера как-то сестра Линда. – Все наоборот».

Тогда Кристер замкнулся в себе. Поморщился, потому что Линда говорила словами популярной книжки по практической психологии. «Но это ее не извиняет, – добавила сестра. – Я о другом».

Они сменили тему, но сказанное запало Кристеру в голову. Слова замедленного действия. Кристер совсем не был уверен, что то, что он сейчас чувствует, – не наивная детская надежда. Так или иначе, он стоял здесь, с ней. Слегка запыхавшийся и борющийся с неоспоримой, очевидной истиной – что перед ним действительно она и что она единственная.

Он отыскал в себе эту боль. Прочувствовал ее, как застарелую мозоль на пятке, когда становишься на нее¸ чтобы проверить, сможешь ли идти дальше.

– И Сиввинг доверил тебе обрезать деревья? – удивился Кристер.

Ребекка усмехнулась.

– Он был настолько уверен, что я порежусь пилой, что ушел в дом. Скажу, что опасность миновала. Собаки с тобой?

– В машине.

– Выпусти их, – сказала Ребекка. – А я выпущу Снурриса. Не хотела, чтобы он крутился под ногами, когда я с пилой. – Она гордо кивнула на деревья, которые теперь не загораживали вид на реку.

– Красиво, – согласился Кристер.

Он много чего еще хотел сказать. Слова лежали во рту, как скомканные сухие бумажки, так это ощущалось.

Они быстро пошли к дому. Кристер выпустил Тинтин и Роя. Ребекка открыла дверь – и Снуррис вылетел, как пушечное ядро. Собаки бегали друг за другом, рыли влажную землю. Ребекка только смеялась.

– Теперь здесь можно будет посадить картошку…

Их взгляды вцепились друг в друга, как висящий над пропастью альпинист в протянутую руку. Кристер и Ребекка оглянулись на собак.

– Я обещала Сиввингу баню, когда мы управимся, – сказала Ребекка. – Присоединишься?

– Да, – ответил Кристер.

Все оказалось просто. Не легко, чего, наверное, никогда не будет. Именно просто и естественно.

* * *

Так уж вышло, что Ребекка проводила много времени на кладбище в Кируне. Взяла в привычку навещать могилы отца и бабушки каждый вторник после психотерапевта. Выщипывала микроскопические сорняки и сажала бархатцы – любимые цветы бабушки.

Кладбище – место для других мыслей. Ребекка всегда находила время медленно пройтись по усыпанным гравием дорожкам, разглядывая надгробия, воздвигнутые в память о людях, которые жили до нее.

И каждое надгробие – свидетельство невосполнимой потери. Даты сообщали о жизнях, которые были слишком короткими, о родителях, потерявших детей, и детях, оставшихся без родителей. Ребекка видела могилы супругов, скончавшихся с разницей в несколько лет или даже месяцев. Как это получилось? Один потерял другого и сдался?