Грехи отцов наших и другие рассказы

– Я подготовлю отзыв, – сказал он так, будто снова был ведущим специалистом, а не грязным, заросшим бородой заключенным в бумажной робе.

– Можно будет скопировать для нас? – спросил Квинтана.

Я собирался поддержать его, но охранник не дал мне и слова сказать.

– Одна работа, один терминал. Сус но надо.

Марсианин развернулся, чтобы уйти, но Квинтана его перехватил.

– Если вам нужен человек для интерпретации данных, Браун вам не подойдет. Он возглавлял группу, но занимался больше связями с администрацией. Лучшие умы оставляли в лаборатории.

У меня к горлу подступали те же чувства, но я не успел переложить их в слова, и это меня спасло. Стоявший рядом астер переступил с ноги на ногу, развернулся и ударил Квинтану прикладом в живот, заставив сложиться пополам. Марсианин поморщился, не одобряя насилия, но промолчал, и охранники проводили его за дверь. Браун, встопорщив бороду и раскрасневшись, прижал к груди терминал и кинулся в отель. Глаза у него округлись от страха и радости победы. Квинтану рвало, а я задумчиво стоял над ним. На нас со всех сторон были устремлены взгляды, а подняв глаза, я заметил еще один, из-за стеклянной двери. Он смотрел на нас. На меня.

Квинтана допустил ошибку, какую мог допустить и я. Он усомнился в решении этого марсианина – каким бы случайным оно ни было. Он пытался заполучить власть, хотя мы все находились тут именно потому, что власти у нас не было. Этот эпизод словно напомнил мне что-то прочно забытое.

Одна работа, один терминал. Эти слова обозначили для меня два факта: во-первых, по прошествии стольких лет кто-то выторговывает для нас свободу или нас самих, и, во-вторых, покупателю нужен будет только один из нас. Нечего и говорить, что я твердо решить стать этим одним.

– Ну-ну. – Я помог Квинтане разогнуться. – Ничего. Пойдем, помогу тебе умыться.

Пусть они видят. Даст бог, до марсианина дойдет, что один из троих – командный игрок, из тех, кто помогает упавшему подняться. Квинтана, как мне представлялось, уже проиграл свой шанс. Браун с терминалом и его содержимым меня опережал. Я пока не видел способа отыграть преимущество, но уже то, что возникла требующая решения задача, показалось мне пробуждением после долгого болезненного сна.

Браун весь день не вылезал из отеля, а когда высунулся за принесенным охраной вечерним пайком, терминал спрятал за пазуху. Квинтана сверкал на него глазами из-под насупленных грозовой тучей бровей, а я ничем не выдавал своих мыслей, но события этого дня затронули далеко не только нас троих. Зал гудел. Ни о чем другом не говорили. Марс знает, где мы, и, больше того, им от нас что-то нужно. Хотя бы от одного из нас. От этого переменилось все, от вкуса пищи до звучания наших голосов.

Заприте человека в гробу на годы, кормите и поите, только чтобы не сдох, а потом приоткройте щелочку, в которую виден дневной свет. Каждый из нас был таким человеком. Все мы были оглушены и растеряны, возбуждены и напуганы. Тюремное отупение на несколько часов отступило, в тот день мы жили глубоко и отчаянно.

После еды Браун укрылся в амортизаторе у самой стены, свернулся в нем так, чтобы никто не сумел подкрасться. Я, как ни в чем не бывало, совершил обычный вечерний ритуал: опорожнил кишечник, принял душ, напился так, чтобы не ощутить жажды до нового света. К тому времени, как нам насильственно включили ночь, я устроился в койке с Альберто. Он грел меня своим телом. Я остро ощущал каждое движение Брауна, не покидавшего своего ложа у стены. Свечение его терминала было словно завуалированное оскорбление. Я притворился, что сплю, и думал, что одурачил Альберто, пока тот не заговорил.

– Итак, они подбросили нам яблоко?

– Плод познания, – сказал я, хотя понимал, о каком яблоке он говорит.

– Хуже того, золотое, – поправил он. – Имущество. Положение. Все это станет яблоком раздора, и спор за звание прекраснейшей доведет до войны.

– Давай без пафоса.

– Это не я, это история. Разница в богатстве и положении всегда приводила к войнам.

– А мы так долго не замечали, что живем в марксистском раю? – отозвался я более ядовито, чем мне хотелось.

Альберто поцеловал меня в висок и скользнул губами вдоль линии волос к ушной раковине.

– Не убивай его. Тебя поймают.

Я отодвинулся. В темноте виден был только парящий надо мной абрис его лица. Сердце билось часто, во рту появился привкус меди.

– Откуда ты знаешь, о чем я думал?

Он ответил мягко и скорбно:

– Ты ведь из научников.

* * *

Я не всегда был тем, кто я есть сейчас. Прежде чем стать научником, я был ученым, выбравшим мало востребованную специализацию. До того – студентом автономного университета Тель-Авива, слишком усердно инвестировавшим в свое будущее и незаметно потерявшим себя. Еще раньше я был мальчиком, смотревшим, как умирает мать. Я был всеми этими людьми, прежде чем стать научником корпорации «Протоген» с базой на станции Тот. Верно и то, что я гляжу на свои прошлые «я» с отдаления, большего, чем само время. Я говорю себе, что расстояние позволяет рассмотреть каждый путь в отдельности, но не уверен, что это правда.