Грехи отцов наших и другие рассказы

Но по другим вопросам – тем, что казались мне настолько простыми и важными, что о них должен знать каждый, – данные просто отсутствовали. Каким образом связано образование бляшек со спинномозговой жидкостью? На эту тему нашлись всего две статьи: одна, семидесятилетней давности, основывалась на опровергнутой с тех пор теории внутрипозвоночной циркуляции, а вторая опиралась исключительно на обследование семи полинезийских младенцев, страдавших различными мозговыми нарушениями, от аноксии до отравления наркотиками и травматизации.

Конечно, такому недостатку данных имелись объяснения: для изучения человека требовались люди-подопытные, а научная этика практически запрещала точные исследования. Никто не предоставит здорового младенца для ежемесячных спинномозговых пункций только потому, что такой эксперимент дал бы надежные результаты. Я это понимал, но, придя в науку в надежде на великий свет разума и так скоро оказавшись во мраке, основательно отрезвел. Я стал вести учет неведению: записывать вопросы, по которым не было информации, и свои любительские, полуграмотные соображения о том, как искать на них ответ.

Формально мать скончалась от пневмонии. Я уже знал достаточно, чтобы понимать, как действует каждое из прописанных ей лекарств, и читать ее судьбу по присланным таблеткам. По их форме, цвету, пропечатанным на них загадочным буковкам я распознал, когда предписанное базовым лечение от паллиативной терапии перешло к программе хосписа. Под конец ей назначали в основном седативные и антивирусные средства. Я давал их ей, потому что должен был. В ночь ее смерти я сидел возле нее, опустив голову на красное шерстяное одеяло, укрывавшее ее истощавшие ноги. Телохранителями души стояли надо мной горе и чувство облегчения. Она ушла без боли и страха, и тогда я сказал себе, что худшее позади.

Уведомление от базового пришло на следующий день. Согласно перемене статуса, мне больше не полагалось комнат, которые мы занимали прежде. Мне назначили место в общежитии и предписали готовиться к переезду в Сан-Паоло или Боготу – в зависимости от наличия мест. Я думал – и, как выяснилось, ошибался, – что не готов покинуть Лондрину. Я перебрался к другу и прежнему любовнику. Он обращался со мной бережно – утром варил кофе и занимал пустые вечера игрой в карты. Он высказал мысль, что мне не столько необходимо остаться в родном городе, где я жил с матерью, сколько важно покинуть его на своих условиях.

Я подал заявку на программы профобучения в Лондоне, Гданьске и на Луне и от всех получил отказы. За спиной моих соперников были годы школьного обучения, политические связи и богатство. Я снизил запросы, стал искать программы, нацеленные конкретно на самоучек с базового, и через шесть месяцев очутился в Тель-Авиве, где познакомился с Аароном – бывшим талмудистом, который своим умом дошел до атеизма и стал теперь моим соседом по общежитию.

На третью ночь мы с ним сидели на балкончике с видом на город. Смотрели на закат, немного зарядившись вином и марихуаной. Он спросил, чего я хочу добиться в жизни.

– Понимания, – ответил я.

Он пожал одним левым плечом.

– Что ты хочешь понять, Паоло? Разум Бога? Причины страдания?

– Просто как все устроено, – сказал я.

* * *

Браун сразу стал самой важной особой не только в группе наноинформатики и вообще научников, но и во всем зале. Со следующего дня Фонг, всегда с подозрением относившаяся ко всем научным сотрудникам, выделила его, когда охрана принесла еду. Дрекстер сидел с ним, пока не погасили свет, смеялся над каждым его словом, которое могло сойти за шутку. Саджай и Ма, устраивая шуточный конкурс певцов, пригласили Брауна, хоть он и не рвался.

Все терялись в догадках. Нас экстрадируют и отдадут под суд за погибших на Фебе марсиан; компания по дипломатическим каналам добилась нашего освобождения; между Альянсом Внешних Планет и Марсианской Республикой началась война, и мы разделим судьбу данного поселения. Моя теория – единственная, в которой я видел здравое зерно, – состояла в том, что все это время эксперимент продолжался и дал что-то новое. Опасное или чудесное, но достаточно важное и необъяснимое, чтобы выкупить нас из забвения в астерской тюрьме и вывести на свет. Марсианину требовалось что-то, известное только нам, причем требовалось достаточно сильно, чтобы забыть наши прошлые грехи. Охрана теперь чаще заглядывала в глазки над нашими головами и больше всего внимания уделяла Брауну. Не только заключенные интересовались его новым положением.