Грехи отцов наших и другие рассказы

Браун тоже переменился, но не так, как другие. Он, как я считаю, использовал возможности нового статуса, но использовал рационально. Он не стал заносчивым и не повышал голос. Он не окружал себя свитой и не купался в лучах всеобщего внимания. Человек – существо общественное и собственный образ создает из той версии себя, которую видит и слышит отраженной в других. Но к исследовательской группе – к Кумбу, Брауну и Квинтане – это не относилось. Браун уравновесил доставшуюся ему власть рисками, которую она несла с собой. Он заключил негласный союз с Фонг и держался поближе к ней и ее людям, так что, надумай Квинтана или я отобрать терминал силой, нашлись бы желающие нам помешать, чтобы заслужить благосклонность Брауна.

В результате Ван Арк стал спать ближе ко мне, Квинтане и Альберто. Он не любил Брауна и был оскорблен его возвышением. Заключенные в зале разделились, наметился разрыв. В одном фокусе оказался Браун с его терминалом. В другом – Квинтана и я.

Кражу мы обсуждали, таясь. Браун, сидя над терминалом, не мог следить за нашими переговорами, тем не менее мы старались их скрыть. Я присаживался на край амортизатора, а Квинтана лежал, отвернувшись в другую сторону. Металлокерамический каркас был слишком жестким, у меня от него болела спина. Я старался говорить, не шевеля губами. Уверен, что Фонг замечала, но ничего не предпринимала. А может быть, не видела. Я боялся оглянуться и проверить.

– Надо, чтобы он спал.

– Непременно проснется, – возразил я, вспомнив совет Альберто.

Квинтана шевельнулся, зашипели провернувшиеся шарниры ложа. Браун сидел в другом конце зала, ближе к отелю. Отблески экрана выделяли тени его запавших щек и глазниц. Будь у меня подходящая аппаратура, я мог бы смоделировать его лицо, его отражающую способность, и воссоздать рассматриваемое им изображение. Я спохватился, что перестал слышать Квинтану. На мою просьбу повторить он вздохнул, очень похоже на шипение шарниров.

– Я заберу, а ты спрячешь, – сказал он. – Допрашивать будут меня. Искать там, где был я. Потом им придется дать ему другую копию. После этого мы в безопасности. Им будет уже все равно. Тогда ты его достанешь и отдашь мне. Тебе даже не придется ввязываться в неприятности.

– А если они нас накажут?

– Он получит копию. И кому тогда будет дело до оригинала?

Я подозревал, что в его аналитике есть слабые места, но не стал возражать, опасаясь, что Квинтана от нетерпения все испортит. Вместо этого я собирался спросить Альберто, считает ли он, что, предоставив копию, они утратят интерес к краденому терминалу, но сложилось так, что спросить я не успел. Наварро, одна из подручных Фонг по безопасности, подошла к нам. Я кашлянул, предупреждая Квинтану, и он сменил тему, заговорил о питательной ценности астерской пищи в сравнении с той, которой мы питались прежде, и о возможном влиянии систематического недоедания на здоровье. Наварро присела на соседнее ложе, поглядывая на охранников, наблюдавших за нами через глазки. Она молчала. Намек – за вами следят – был ясен без слов.

В тот вечер охранники вошли раньше обычного и забрали с собой Брауна. Они ничего не объясняли, просто отыскали его среди нас, кивнули на дверь и вывели его из зала. Я смотрел, как он уходит. Сердце подкатило к горлу: я не сомневался, что опоздал.

Если его увели к тому марсианину, обратно он не вернется. Когда уже к ночи Браун возвратился, на лбу у него были написаны растерянность и тревога, но терминал остался при нем.

В ту ночь, прежде чем уснуть, я признался Альберто в своих страхах, что Браун исчезнет вместе с терминалом, а я так и не увижу, что в нем.

– Хорошо бы так, – сказал Альберто, взяв меня за руку. Я не понял, подразумевал он, что тогда уйдет раздражающая всех надежда и зал вернется к какому-то подобию покоя, или что-то более личное, касающееся нас двоих. Я собирался рассказать ему о плане Квинтаны, но у него были более срочные и насущные потребности, а когда мы иссякли, я свернулся в его объятиях, в тепле и довольстве, насколько то доступно самцу.

Не знаю, подстегнуло ли Квинтану отсутствие Брауна, или я прослушал, когда он излагал мне временные рамки своего плана. О его действиях мне сообщили вопли и шлепки босых ног по полу. Я хотел встать, но Альберто меня удержал, а потом я увидел в темноте смутное сияние. Ко мне приближался экран ручного терминала. Квинтана нагнулся надо мной, сунул в руку твердую керамическую пластинку. Он не сказал ни слова, сразу побежал дальше. Я свернулся рядом с Альберто и ждал. Браун уже визжал, вопль баньши угрожал уйти на недоступную человеческому слуху длину волны. А потом Фонг. А потом Квинтана, надменно заявляющий, что Браун не заслужил этих данных, что он в них не разбирается и своей неуместной гордыней обрекает нас всех жить и умереть в этом зале.

Я лежал, опустив голову на плечо любовнику, терминал был прижат нашими телами, а остальные заключенные вопили и дрались в темноте – первое открытое сражение в предсказанной Альберто войне. Охранники-астеры не показывались. Я был уверен, что их отсутствие что-то значит, но не знал что.