Грехи отцов наших и другие рассказы

Не хотелось покидать относительную безопасность и тепло ложа, но бушующая в темноте схватка обещала мне наилучшее прикрытие. Уверенность Квинтаны, что, схватив его, меня допрашивать не станут, представлялась мне слишком оптимистичной. Хуже того, он принимал желаемое за действительное, сам себя убедил, что люди будут действовать предпочтительным для него образом – подобных иллюзий должен остерегаться каждый, кто работает в науке. Я незаметно переправил терминал за пазуху заранее расстегнутого комбинезона и стал подниматься с ложа, надеясь, что крики скроют шорох провернувшихся шарниров.

Альберто на длину вздоха сжал мне руку и сразу выпустил.

– Осторожно! – шепнул он.

В темноте зал показался мне больше, чем был. Я чувствовал кожей живота величайшее в моей жизни сокровище, а кругом звучали угрозы, оправдания, уговоры и крики боли мужчин и женщин, которых я близко узнал за эти годы, сотоварищей по многолетнему плену. Они, подобно отвлекающему жесту фокусника, брали внимание на себя, давая мне возможность совершить необходимое действие. Я пропихнул ручной терминал под один из отгораживавших отель амортизаторов, отступил, проверяя, не виден ли его тусклый свет, и рысцой вернулся к Альберто, пока меня не застукали вдали от обычного места.

Внезапный резкий свет утра застал Квинтану сидящим спиной к стене, с подбитыми, заплывшими глазами, окровавленным носом и губами, а Фонг тем временем организовала обыск. Я попал в число первых проверяемых, после меня обыскали Альберто. Браун открыл новый раунд криков и обвинений, и Фонг приставила двоих, чтобы не давали ему снова наброситься на Квинтану. Мне пришло в голову, что Браун оправдывает Квинтану убедительнее, чем мог бы он сам.

Блеск Брауна как спасителя и надежды на освобождение быстро поблек. Я видел, как колеблется вера в него под напором грозящей всем бури. Обратись люди против него, спустив с цепи копившуюся годами бессильную злобу, тревоги и отчаяние, не думаю, что охрана успела бы спасти его хрупкое человеческое тело. Это была интересная идея, но она же служила мне предостережением на случай, если я пробьюсь на его место.

Выждав правдоподобное время, я взял Альберто за руку и увлек к отелю. Хардбергер с Наварро прочесывали амортизаторы рядом, и я боялся, что они обнаружат наше золотое яблоко, не дав мне от него вкусить. Мне показалось, что Наварро нахмурилась на меня, пробиравшегося к укромному тайнику, но возможно, лишь показалось. Как только мы скрылись от взглядов, я вернул себе ручной терминал.

Теперь, вблизи и при свете, я рассмотрел голубовато-серый корпус и клавиатуру с полным набором научных символов, царапину на правом краю экрана, которая, отражая свет, окрашивала радугой желтый логотип флота МРК, такой же, как рельефная эмблема на корпусе. Я гладил ее кончиками пальцев, ощущая себя безмятежным и неуязвимым. Если бы церковь давала хоть вполовину такое приятное чувство, я ушел бы в религию.

С тем же почти сверхчеловеческим спокойствием я открыл файл. Взглянул на схемы и таблицы.

Это был эксперимент. Мой эксперимент. И в то же время не он. Основные структуры те же: особенности развертывания отдельных молекул, мгновенное образование сетей, подразумевавшее связь через запутанность, сложная красота третичных бета-складчатых структур со вшитыми в них белками, нагруженными информацией и уязвимыми к воздействию кислорода. Я вдруг в полную силу ощутил себя в лаборатории на Фебе, где впервые увидел образование этих складок в наночастицах. Кранц тогда сравнил их с за́мком из снежинок в ожидании паяльника.

Эти были такими же прекрасными, выглядели столь же хрупкими, но паяльника уже не боялись. Они нашли способ экспрессироваться, создавая массивные конструкции, развиваясь из микроскопической структуры бесконечным каскадом фракталов. Я видел карту контрольных точек, представлявших собой захваченные и модифицированные клеточные механизмы, и сложные многослойные системы сопоставления паттернов, от которых несло структурами человеческого неокортекса, и… кое-что еще.

Я смотрел на дуб, узнавая в нем желудь.

Я торопливо прокручивал результаты, схватывал содержание первых и последних абзацев отчета, оценивал общий смысл и двигался дальше. Клавиши управления похрустывали под моими пальцами, словно я давил мелких жучков. Эти бета-складки явно защищали и обеспечивали развитие неких глубинных структур. Их энергетическую динамику я и близко не понимал, но похоже, одна группа была привилегированной. Логика отдельных частиц напомнила мне читанную в Тель-Авиве работу по новому исследованию спермы. Статья утверждала, что сперма – не однородное собрание клеток, а разбита на классы – подвиды, которые совместно способствуют доставке избранной клетки или типа клеток к яйцеклетке.

Альберто позвал меня по имени, и я заметил его оклик, как замечают огонек свечи в солнечный день. Есть, но ни на что не влияет.