Грехи отцов наших и другие рассказы

Я захлопал глазами, а потом рассмеялся. Я помнил, как растерялся от того же вопроса несколько минут назад, но сейчас ничего подобного не испытывал. Все вытеснили покой, и ясность, и радостное облегчение, будто я дождался ударной фразы лучшего в мире анекдота. Я хихикал и не мог остановиться. Вот в ту минуту я стал научником. И ни разу об этом не пожалел.

Говорят, что необходимость – мать изобретений, но она же мать и многого другого, например жертвы уродства и метаморфозы. Необходимость – мать всего, что необходимо: чеканная тавтология. Я дал согласие на постоянную модификацию в тот же день, еще не вернувшись в прежнее когнитивное состояние. Я по нему не скучал и не хотел возвращаться. В животе у меня, как газировка, пузырилось волнение, в крови пела неизведанная до того свобода. Ставший привычным и незаметным груз упал с плеч, и ум мой стал острее, мог теперь проникнуть туда, куда его прежде не допускали стыд и неврозы. Я больше не хотел возвращаться к себе прежнему, как человек, вышедший из депрессии, не хочет возвращаться к отчаянию.

И вообще, как верно сказал Дрезден, нас в «Протогене» не волновала судьба крыс и голубей.

Отправляясь на Фебу, я впервые покинул Землю. О планетах и спутниках, составлявших обитаемую систему, – Марсе, Церере, Палладе, Ганимеде, – я знал только из видео и новостей. Политический союз Земли и Марса, угроза Альянса Внешних Планет и астерского сопротивления вообще, сложная история преодоления космических пространств были от меня так же далеки, как криминальные драмы и музыкальные комедии, которые показывали после программы новостей. А станция Феба даже в новостях не упоминалась.

Неприметный спутник Сатурна образовался из кометного объекта, захваченного полем тяготения газового гиганта при движении, предположительно, от пояса Койпера. Он отстоял от планеты в четыре раза дальше, чем следующий за ним. Ретроградная орбита и черная, как ламповая сажа, поверхность придавали ему угрожающий вид. Феба – зловещий спутник. Орудие чужой цивилизации.

Под ледяной оболочкой планеты совместная научная группа Фебы и исследовательской службы марсианского флота обнаружила крошечную реактивную микрочастицу размером со средний вирус, но по структуре и информационной нагрузке не имеющую аналогов и немыслимую в земной биосфере. Мы обозначили ее как протомолекулу и немедленно вывели из сферы влияния марсиан – к неудовольствию марсианских ученых. Их протесты мы игнорировали.

Самые обоснованные догадки предполагали, что частицу послали с некоторого неопределенного расстояния во времена, когда вершиной земной эволюции была клеточная мембрана. Протомолекулу можно было уподобить письму в бутылке, причем к письму прилагался учебник грамматики и пользовательское руководство, позволявшие обучить всему, что требовалось, любую аборигенную клетку. Мы долго дискутировали, возможен ли интеллект, хотя бы потенциальный, у такого инертного объекта, как спора, но ничего так и не решили. Это первое свидетельство существования, не связанного с нашим эволюционным древом, и очаровывало нас, и смущало. Меня в том числе.

В устройстве базы просвечивал скелет военного объекта. Коридоры, защищавшие нас от фоновой радиации космоса, были окрашены в цвета марсианского флота. В каждом имелись метки, сообщавшие о порядке установки, структурных характеристиках, расположении в схеме базы и датах, когда потребуется обновление. На стенах была корабельная антиударная обивка. И еда в столовой отдавала Марсом: острый чили, гидропонные фрукты, лапша-рамен в вакуумных упаковках, ежедневные фармкоктейли от низкой гравитации. Лишнего места там не было. На базовом я жил просторнее, чем в каморке, которую выделили мне здесь: четырехэтажная койка, общий гальюн, такой тесный, что на унитазе я упирался коленями в стену. Я со своими восьмьюдесятью четырьмя килограммами чувствовал, что меня слишком много. Почти треть суток уходила на упражнения, вторая треть – на лабораторию, а третью занимали еда, сон и душ в узкой кабинке из металлокерамики.

На группу наноинформатики «Протоген» выделил всего четыре места. Трин, Квинтана, Ле и я. Столько же прислал нам Марс. Позднее, когда мы перебрались на станцию Тот, появились новые люди, хотя к тому времени марсианский контингент вывели из игры. Да и общим счетом научный отдел не превышал пятидесяти человек. Вместе с коллегами с Марса и флотским персоналом обеспечения база Фебы насчитывала несколько сотен людей на этом черном снежке, с которого Солнце, вздумай мы его высматривать, показалось бы лишь самой яркой из звезд.