– Фонг мне рассказала, что тут было. Вид у вас дерьмовый, – заявил Браун, утверждая превосходство прежде, чем признать слабость.
– Я виню себя, – ответил я и после паузы добавил шутливую ноту: – Нет, по правде сказать, виню Квинтану.
Альберто, который принес мне заново смоченную тряпку, увидел, что мы разговариваем, замялся и свернул в сторону, сел отдельно. Браун опустился на пол рядом со мной.
– Он всегда был дрянью.
Я, согласно хмыкнув, ждал продолжения. Браун неловко поерзал. В животе у меня все сжалось, горло перехватила уверенность, что он сейчас выразит сочувствие и уйдет. Я ухватил его за рукав, как будто мог удержать силой, но спросил спокойно:
– Он много вам сказал?
– Они сказали, – поправил он. – Марсианина там не было. Только астерская охрана.
– Что они говорили?
– Спрашивали, что это такое.
– И что вы им сказали? – спросил я. Не дождавшись ответа, попробовал еще раз: – Что это?
– Развитие изначального образца протомолекулы. Это вы, конечно, успели понять? Пока терминал был у вас?
– Успел, – признал я. Откровенность мне ничего не стоила.
– Штука в том, что они сами знают. Я уверен. Им не задачу надо решить. Это экзамен. Они проверяют, расколем ли мы загадку, которую они уже разгадали. Они этого не говорили, но я слышал, как надо мной смеются.
Это было обидно, но сейчас не время, чтобы нянчиться с обидами. Браун, приоткрыв раковину, дал мне шанс, и я поспешил вогнать нож между створками, чтобы не дать им сомкнуться.
– Скажите им, что нужны двое. Просите, чтобы взяли нас обоих, тогда я вам помогу.
Я видел, что глаза его жадно заблестели, уловил в них бычью хитрость. Получив мою помощь, он будет волен забыть о договоренности; я не сумею его принудить или заставить заплатить за предательство. Я постарался сохранить невинную мину. Думаю, разбитый нос и борода помогли.
– Спасибо, Кортасар, – сказал Браун, доставая из-за пазухи терминал.
Я взял его мягко, заставив себя не хватать. Файлы, как розы, расцвели под моими пальцами, я, как в океан, погрузился в числовые данные, изображения и аналитику. Прежде я скользнул по поверхности, но под ней скрывалась бездна, и я с восторгом нырнул в нее. Некоторые крупномасштабные структуры выказывали органическое происхождение: двойные липидные слои, протоновые насосы, нечто, бывшее когда-то рибосомой, а теперь почти неузнаваемое. Наверное, это и сбило Брауна.
Он исходил из того, что клеточная мембрана и действовать должна как клеточная мембрана, и не учел, как ее свойства могут быть использованы для иных целей, помимо отделения одного от другого. А она с тем же успехом могла служить трассой движения для молекул, чувствительных к воздействию частичного заряда молекул воды. Или как поляризующий растворитель. Би-слои, как в той оптической иллюзии с вазой и профилями, могли и определять ограниченные ими объемы, и служить дорожной сетью. И это речь идет только о массивных, макромасштабных выражениях записанной в исходных частицах информации.
Я листал дальше, погружался глубже, плавал в море связей и допущений. Время не то чтобы остановилось, но стало несущественным. Я не думал о Брауне, пока тот не тронул меня за плечо.
– Это… интересно. Позвольте разобраться.
– Только помните, – сказал он, – я главный.
– Конечно.
Как будто я мог об этом забыть!
Я провозился дольше, чем хотелось бы. Пришлось покопаться в данных и собрать по сусекам все, что я помнил о прежнем эксперименте. Время отчасти разъело воспоминания, а что-то могло и исказить. Но главное сохранилось. И от изумления у меня то и дело захватывало дух. Но мало-помалу я увидел общую картину. И ее центр. То, что про себя назвал пчелиной маткой. Многие структуры оставались недоступны моему пониманию – и, думаю, человеческому пониманию вообще, – но в других обнаружился смысл. Листки, имитировавшие бета-складки, и выраставшие на них сложные системы контроля и сопоставления с образцом, в которых еще распознавались ткани мозга, двухтактный насос на основе сердца. А в центре частица, к которой ничто не вело. Частица, требовавшая и получавшая огромную долю энергии.
Как только я предположил, что систему следует рассматривать в макроскопическом масштабе, понимание обрушилось на меня волной. Я увидел стабилизирующую сеть, способную вызывать субквантовые эффекты в классическом масштабе. Сигнальную систему, презирающую скорость света за счет избавления от локализации или, возможно, за счет стабильной червоточины. Если я и плакал, то тихо. Никто не должен был узнать о моем открытии. Особенно Браун.
Пока я не найду времени подправить кое-что от себя.
– Мы, несомненно, видим здесь руины Эроса, – сказал я.
– Очевидно, – отозвался он с законным нетерпением.
– Однако посмотрите на эти третичные структуры, – продолжал я, выводя подготовленный мной график. – Связь между сетями следует схеме развития эмбриона.
– Тогда получается…
– Яйцо, – подсказал я.