Грехи отцов наших и другие рассказы

До города полчаса ходу мимо полудюжины таких же, как у них, домиков. Все старые дома строились первой волной – учеными и исследователями, которые, как и ее родители, прилетели на Лаконию сразу после открытия врат. А вот сам город появился позже, вместе с солдатами. Даже Кара уже помнила, как строительные автоматы-уолдо закладывали фундаменты казарм и городской площади, дома для военных и термоядерную станцию. Другие солдаты пока жили на орбите, но город рос с каждым месяцем – новые здания, новые улицы. Другу Ксана, Сантьяго, уже исполнилось семь лет. Он был сыном солдат и таким же храбрым. Он часто один приходил к ним от своего дома поиграть. Отец Кары говорил, что со временем город окружит все их дома. Пруд и лес засыплют, сведут, застроят. Он говорил так, что нельзя было понять, хорошо это или плохо. Просто перемены – так зима сменяется весной.

Но все-таки пока ее дом был ее домом, а город – городом, и Кара могла посидеть на кухне, пока остальные куда-то собираются. Птица-мама не шевелилась. Чем больше Кара смотрела на птицу, тем меньше ей в это верилось. Как можно быть такой мертвой, когда только что плавала, летала, кормила малышей? Невозможно, как если бы скала запела. Птенцы, конечно, уже гадают, что случилось. Зовут мать. Кара задумалась, догадаются ли они вернуться к гнезду, когда некому показать, что пора.

– Мама? – позвала Кара, пока отец выпроваживал Ксана с Сантьяго за дверь. – Мне нужен дрон для сбора образцов.

У мамы, когда она бывала недовольна, между бровей пролегала такая маленькая морщинка – даже если мама в это время улыбалась.

– Малышка, ты же понимаешь, я сейчас не могу сходить. Мы с отцом…

– Я сама схожу. Просто мне надо позаботиться о малышах птицы-мамы. Всего несколько дней, пока они привыкнут, что ее нет. Я все испортила. Теперь я должна исправить.

Морщина разгладилась, взгляд смягчился. Каре уже казалось, что мама согласится.

– Нет, маленькая. Извини. Этот дрон – тонкое устройство. А если с ним что-то случится, нового нам не достать.

– Но ведь… – Кара кивнула на птицу-маму.

– Когда приду, мы его вместе запустим, если не передумаешь, – сказала мама, скорее всего, покривив душой. Ксан вернется уставшим и будет капризничать, и родители тоже устанут. И сразу захотят лечь. Им за серьезными делами будет не до стайки маленьких солнечников.

Снаружи их окликнул Сантьяго, в его голосе звенело молодое мужественное нетерпение. Мать сделала движение к двери.

– Хорошо, мама, – сказала Кара.

– Спасибо, малышка. – С этими словами мать вышла. Голоса еще звучали, но слов было уже не разобрать. Заорал Ксан, Сантьяго рассмеялся, но уже где-то дальше. Еще минута, и они скрылись. Кара одна сидела в затихшем доме.

Она прошлась по комнатам, глубоко засунув руки в карманы и хмурясь так, что заныли брови. Стены возле дверей все так же испачканы прикосновениями рук: пятна копились месяцами и годами. По углам шелушится белыми чешуйками скрепляющий конструкцию ламинат. Дом состарился – его рассчитывали на пять лет, а живут уже восемь. Ее комната с высоким раскладным диваном, напротив комната Ксана с таким же. Ее окно выходит на проселок, по которому только что ушла семья. Гнев засел у нее под ребрами, в животе, и выгнать его не получалось. Из-за него дом казался тесным и мерзким.

Она повалилась на диван, уставилась в потолок и подумала, не заплакать ли. Но не стала. Просто полежала немножко, переживая. А когда ей это надоело, перевернулась и подгребла к себе книги. Тонкую жестяную планшетку, настроенную на нее. Родители загрузили в нее стихи, игры, математические задачи, рассказы и сказки. Если бы сумели связаться с сетью по ту сторону врат, можно было бы обновить. Но пока здесь солдаты, ничего не выйдет. Содержание планшетки подбиралось для маленькой девочки, младше Ксана, но другого у нее не было, и она радовалась и этому. Раньше радовалась.

Она открыла рассказы, поискала среди них один – словно ранку расчесывала. На поиски ушло несколько минут, но все-таки Кара нашла. Книжка с картинками: «Эшби Аллен Аккерман в Париже» – про девочку с Земли. Иллюстрации были акварельные, серо-голубые, с искорками золота в уличных фонарях. Эшби с подружкой-обезьянкой Тан-Тан танцевали в парке на фоне высокой, витой, прекрасной высотки Данио. Но то, что искала Кара, располагалось на краю картинки. Старушка, сидя на скамейке, бросала крошки хлеба птицам, которых мама называла голубями. Вот откуда ее гнев. Старушка поделилась с птицами, и никто не умер. Никому от хлеба не было вреда. И это даже не совсем ложь, потому что, как видно, на Земле так можно. В Париже. Где она никогда не была и наверняка не побывает. А раз все ее книжки рассказывают о местах, где другие правила, они вовсе не про нее. Это как прийти однажды в школу и обнаружить, что школьная математика для тебя не работает, что, если ты получаешь такой же ответ, как у других, твой неверен.

Так что, нет, это не ложь. Это глубже лжи.

Кара приготовила себе суп из бобов с луком и съела его в одиночестве.