Грехи отцов наших и другие рассказы

Но ничего хорошего не вышло. Птенцы рассыпались по краям пруда и огрызались на приближающийся к ним дрон. Когда машинка сумела подхватить одного, тот вывернулся на высоте полутора метров и свалился обратно в воду. Кара ничего плохого им не хотела, но близилась ночь, и надо было скорее отправить их в гнездо, похоронить птицу-маму и успеть домой до возвращения родителей с Ксаном. От спешки все получалось еще хуже. Она только тогда заметила, как сжимает челюсти, когда у нее заныли зубы. Без малого за час она сумела благополучно переправить в гнездо всего троих. Птица-мама укоризненно смотрела из тачки невидящими глазами. У Кары болели руки, она истратила половину заряда дрона.

– Ну что же ты! – вырвалось у нее, когда один из оставшихся двух птенцов юркнул в прибрежные заросли. – Перестань. Ты только…

Она направила к нему мягкие резиновые когти, но маленький солнечник укусил их и стал рвать неокрепшими зубками. Он вывернул голову и поплыл от аппарата, оставляя за собой мелкую рябь, а потом остановился, закачался на воде и принялся как ни в чем не бывало выкусывать себе крылья. Кара подвела к себе дрон и задумалась. Оставшиеся птенцы были самые крупные. И самые проворные, и не так быстро уставали. Может, они уже достаточно выросли, чтобы и без нее спастись от хищников? Может, им и не надо в гнездо?

Один из малышей подплыл к ней, чирикнул и встряхнул бледными кожаными крылышками. Как только дрон перестал жужжать, птенец успокоился, хотя и проявлял недовольство. Его черные глазки стреляли по сторонам, с одинаковым равнодушием осматривая лес и пруд, тачку и Кару. Он был совсем рядом.

Кара осторожно, чтобы не спугнуть, приблизилась к нему. Маленький солнечник запыхтел и окунул головку в воду, и тогда Кара прыгнула. Холодная вода намочила рукава и забрызгала лицо, зато извивающийся комочек дергался в ее ладонях, шипел и кусался. Она выпрямилась, улыбаясь до ушей.

– Попался, малыш, – сказала она. – Ох, тебе больно, зато сейчас я тебя отправлю в безопасное место.

Только вот она не знала, как теперь поступить. Чтобы управлять дроном с уолдо, требовались обе руки, но стоит отпустить солнечника, он снова удерет. Гнездо на дереве висело довольно низко, она сумела бы подтянуться к нему на одной руке. Кара шагнула назад, высматривая дорогу в густой листве.

Под ногой хрустнуло, она не сразу поняла что, а когда поняла, ужаснулась. С визгом выпустила птенца и отскочила. В клевере блестел дрон, два двигателя были вмяты в корпус ее тяжестью. Кара упала на колени, протянула руки, пальцы задрожали – хотелось все поправить и страшно было коснуться. Дрон сломался. Мамин дрон, который невозможно заменить, потому что такие поставляли с Земли, а теперь оттуда ничего не привозили. Ее накрыло чувство ужасной вины, которую невозможно исправить, – смятое тельце птицы-мамы и смятый дрон слились воедино.

Это уже слишком. Она спрячет дрон, хотя бы на время. Коробка на месте, мама неделями может не замечать. Месяцами. Если Кара оставит его здесь, где им можно заняться. Если она сохранит его до света, может, сумеет починить. Она подняла дрон, чувствуя, как щелкают друг о друга керамические детали, ощущая рваные края там, где раньше были гладкие округлости цилиндров, и понимая, что в клевере еще остались обломки. Воровской инстинкт привел ее к берегу пруда. Она сунула машинку под куст и навалила сверху сухих древесных плетей, почти не замечая, что все это время всхлипывала. Все устроится. Все как-нибудь устроится.

Не устроится…

Обернувшись, она увидела собак.

Она не слышала, как они вышли из темноты, а теперь они стояли неподвижно, словно каменные. Пять пар глаз смотрели на нее, словно извиняясь, что помешали.

– Что? – вскрикнула Кара, махнув на них ослабевшей рукой. – Чего вам?

Ближайшая собака – та самая, что появилась первой в прошлый раз, – присела и потянулась к ней мордой. Ее лапы сложились так, будто в них было слишком много суставов. Кара шагнула навстречу, не зная, кричать на них, стукнуть или что-то еще. Лишь бы отвлечься от своей беды. Она подхватила с земли лопату, замахнулась ею, как оружием, но собаки не шевельнулись. Им только вроде бы стало за нее стыдно. Три долгие секунды Кара дрожала, прерывисто дыша, мокрая, холодная и больная, как сковырнутая болячка, а потом села на край тачки, повесила голову и расплакалась. Трупик съехал к борту накренившейся тележки, блеснул восковой пленкой смерти.

– Я не хотела ничего портить, – выговорила она. – Ничего не хотела портить, оно само… а я… а я… а я…

Снова раздался тот странный звук: «Ки-ка-ко, ки-ка-ко», – но теперь он не мутил голову, а будто бы утешал. Кара воткнула лопатку в мягкую землю у тележки и сложила руки на коленях. Собаки подошли ближе. На минуту ей подумалось, что они хотят ее пожалеть. Она поняла, в чем дело, только когда одна протянула широкую морду и взяла в пасть тельце птицы-мамы.

– Нет! Эй, нельзя! Это вам не еда! – Она потянулась к мертвым, окоченевшим лапкам птицы-мамы, но собака уже убегала рысцой, и другие вслед за ней скрылись в темном туманном лесу.