Собаки не шевелились, но и не отворачивались. Кара погрозила им пальцем – «не уходите!» – и вернулась к кустам. Дрон для сбора образцов лежал там, где она его оставила. Какой-то мелкий зверек немножко разбросал обломки, но вроде бы ничего не потерялось. Кара подняла сломанную машинку, брякнули обвисшие сочленения. Осколки она собрала в ладонь. Собаки неподвижно ждали. Их вечно смущенный взгляд казался ей теперь сочувственным, как будто они разделяли ее стыд за сломанный дрон. Одна собака вышла вперед – может, та же, которая появилась первой вчера. Кара ждала того странного «ки-ка-ко», но собака только приоткрыла пасть. Теперь стало видно, что у нее не зубы, а маленькие пупырышки, как на протекторе внедорожника. И языка нет. И в глубине пасти не было глотки. Каре пришел на ум игрушечный динозавр Ксана. Собака потянулась к ней, взяла дрон в пасть. Машинка бессильно повисла.
Вторая собака, шагнув вперед, широкой лапой тронула руку Кары. Та открыла ладонь с обломками. Собака потянулась, забрала в пасть всю ладонь целиком. Чем-то это ощущение напомнило слабый электрический разряд или первое прикосновение к едкому веществу. Пупырышки скользнули по руке, унося с собой обломки. Кара держала ладонь дощечкой, пока собака, подобрав все до последней крошки, не отступила. Рука осталась чистой, а слабый запах дезинфектанта пропал едва ли не прежде, чем Кара его заметила.
– Спасибо вам, – сказала Кара вслед уходящим в лесную тень собакам. Та, что несла дрон, оглянулась на нее, словно стесняясь благодарности, но принимая ее из вежливости. А потом они скрылись. Кара вслушалась в удаляющиеся шаги. Они затихли скорее, чем она ожидала.
Она сидела, обхватив руками колени, и созерцала жутковатое чудо – умершую, но не мертвую птицу-солнечника, – пока не решила, что отдала этому событию достойную дань почтения.
Она встала, как встают с церковной скамьи, с покоем в душе, и направилась к дому. По дороге представляла, как расскажет родителям о собаке и птице-маме. Правда, тогда бы пришлось рассказать им и о дроне. Она сделает это, когда его починят. К тому же так сладко было в одиночку владеть этой тайной!
– Не знаю, – сказала мать. – Мне это не нравится.
Ксан сделал большие глаза. И разинул рот, словно услышал что-то неслыханное и возмутительное.
– Мама!
Было воскресенье, они шли к церкви, теплый воздух казался густым и липким, и Кара держалась обочины, поросшей ковром мхов и клевера. Крошечные исчерна-зеленые листочки влажно хлюпали, но не намочили ног.
– У тебя есть обязанности по дому, – напомнила мать, а Ксан воздел руки жестом недоверчивого отчаяния – точно уменьшенная вдвое копия отца. Кара тысячу раз видела этот жест.
– Я уже обещал Сантьяго, что ему помогу, – сказал Ксан. – Он меня ждет!
– А дела все сделаны?
– Да, – заверил Ксан. Кара знала, что это неправда. И мама тоже знала. Оттого разговор становился таким интересным.
– Хорошо, – решила мать. – Но до темноты чтобы был дома.
Ксан кивнул. Больше самому себе, подумала Кара, чем маме. Маленькая победа упорства над правдой. После службы Ксану разрешили уйти играть к друзьям, а не сидеть дома, как следовало бы. Может, Кара и сердилась немножко, что Ксану позволяют нарушать правила, а ей нет, но и радовалась, что дом и лес останутся ей одной. Может быть, и родители тоже радовались. Неплохой результат, если все ему тайком радуются.
Отец Кары шел метрах в десяти перед ними с агрономом Джэном Полом. Дом Джэна стоял ближе к городу, и старик всегда присоединялся к ним по дороге в церковь. Во всяком случае, теперь, когда они стали посещать службы.
До прихода солдат, вспомнилось Каре, посещение церкви было свободным. Иногда месяцами подряд воскресное утро означало просто возможность отоспаться и позавтракать всем вместе в пижамах. Кара до сих пор не совсем понимала, почему это изменилось с появлением солдат и их кораблей. Не сказать, чтобы солдаты заставляли туда ходить. Большей частью мужчины и женщины, переселившиеся с кораблей на планету, церковь не посещали, а кто посещал, ничем не отличался от других ученых. На ее вопрос мать принялась рассуждать о сплочении общины, но ее объяснения ничего не объясняли. Все сводилось к тому, что теперь делается так, потому что теперь так. И они так и делали. Каре это не нравилось, но она была и не слишком против, да и прогулка получалась довольно приятной. Кара уже знала – как знала, что начнутся месячные или что когда-нибудь она переедет в собственный дом, – что когда-нибудь взбунтуется против этой еженедельной рутины. Но это «когда-нибудь» еще не настало.