Грехи отцов наших и другие рассказы

Адмирал Дуарте передал свои соболезнования. Подобное ослабление дисциплины недопустимо. Адмирал уже приказал казнить солдата-пьяницу. Семья Кары поставлена первой в списке на новое жилье, а Каре гарантировано место в открывающейся вскоре академии. Адмирал понимает, что их потерю ничем не возместить, но солдаты сделают все возможное. С разрешения семьи адмирал хотел бы присутствовать при прощании. Кто-то сказал: «Конечно» – Кара не поняла, мать или отец. Могла и она сама сказать.

Морга в поселке не построили. За годы, проведенные на Лаконии, умирали считаные единицы, а дети – ни разу. До сих пор. Похоже, никто не понимал, как с этим быть и что делать. Кара еще не видела похорон. И не знала, чего ждать.

Ксана принесли домой к вечеру, уже обмытого. Кто-то нашел или сделал для него погребальные носилки, укрыл мальчика белым полотном от горла до босых ног. Его положили на стол между дверью и дорогой. Глаза у него были закрыты, руки сложены на животе. Кара встала рядом, смотрела на него и искала в себе хоть каких-нибудь чувств. В ней все как будто онемело.

Ей казалось, что Ксан спит. Потом стало казаться, что это не сам Ксан, а его статуя. Произведение искусства. Кара обнаружила, что ее мозг может переключаться с одного образа на другой, как при оптической иллюзии. Брат, но просто уснул. Что-то неживое, но не ее брат. И обратно. Любое из двух, только не оба вместе. Только не вместе: Ксан – и неживое.

Приходили жители поселка. Эдмунд Отеро. Джанет Ли. Семья Стоверов – Джулианна Стовер держала на руках новорожденного младенца. Они принесли поесть. Пару раз пробовали запевать гимны, но звук замирал, не успев окрепнуть. В какой-то момент Мари Танненбаум словно вынырнула из толпы и неумело обняла Кару, будто ей, а не Каре нужно было утешение. Потом Мари растворилась в толчее людей и приглушенных разговоров, а Кара снова стала смотреть на труп брата.

Там что-то было. Не синяк, но то, что стало бы синяком, если бы кровь Ксана не остановилась. Бесцветное пятно на голове. Кара никак не могла отогнать мысль, что в этом месте его коснулась смерть.

Она не столько увидела, сколько услышала появление солдат. Голоса вокруг зазвучали иначе. Когда она догадалась поднять глаза, адмирал Дуарте стоял, силуэтом на фоне светлого дверного проема, и разговаривал с ее родителями. Кара впервые увидела его вживую, и он оказался не таким высоким, как она ожидала. На сантиметр или два ниже отца. В безупречно подогнанном мундире. Изъеденное оспинами лицо делало его старше.

Когда Кара его увидела, он разговаривал с ее родителями, подавшись к ним так, словно весь вложился в беседу. Такое чувство, словно из книжки вышел греческий бог или персонаж старой сказки. Не только это казалось ей в тот вечер нереальным, но и это тоже.

Мать сказала что-то, неслышное Каре, адмирал кивнул и, отвечая, коснулся маминой руки. Пожал руку отцу – ни один из мужчин не улыбался. Когда Дуарте пошел в ее сторону, Кара решила, что он хочет увидеть Ксана. Обозреть тело – если так можно сказать. Она удивилась, когда он остановился перед ней.

– Кара? – Имя прозвучало в его устах так, будто он и проверял, та ли она, кто ему нужна, и говорил с равной себе. Глаза мягкого карего оттенка. Она видела в них грусть. – Меня зовут Уинстон.

– Я знаю, – отозвалась она так, будто принимала извинения. Отпускала его.

Он отшагнул, чтобы видеть Ксана. Несколько секунд они помолчали. Он вздохнул.

– Если бы я мог это исправить! Мне уже приходилось терять любимых людей. Это очень тяжело.

– Почему? – спросила она резче, чем собиралась. Нечестно было об этом спрашивать. Она вообще-то сама не знала, что хотела этим сказать, кроме как кто он такой, чтобы приходить на похороны ее брата и толковать о собственной боли. Уинстон принял вопрос, оттопырил губы, словно всасывал его в себя. Пробовал на вкус.

– Потому что я ненавижу бессилие, – сказал он. – Ненавижу, когда мне напоминают, насколько вселенная больше меня. И что не всегда в моих силах защитить людей.

Он встал так, чтобы опять смотреть прямо на нее. Как будто ему было дело, как она принимает его объяснение. Она поняла, почему солдаты готовы идти за ним. Почему они его любят.

– Вы бы это исправили, – спросила она, – если бы могли? Если бы могли его вернуть?

Кажется, он что-то услышал в ее вопросе. Или просто так глубоко вслушивался в каждое ее слово. Он помолчал, обдумывая.

– Думаю, что вернул бы, да. Мне нужно, чтобы в твоей семье все было хорошо. Отчасти этим я тут и занимаюсь.

– Захватываете Лаконию?

– Это только начало. Я добиваюсь безопасности для всех. Не только здесь, – повсюду. А люди Лаконии, не только те, кто пришел со мной, но и все мы, – моя главная надежда в этом деле. И да, если бы я мог спасти твоего брата, я бы спас, ради него, и ради твоих родителей, и ради тебя. Будь у меня волшебная палочка, позволяющая вернуться в прошлое и выхватить его с той дороги? Я бы это сделал.

– Вы убили солдата, который его убил. Разве он был вам не нужен?