– Мне нужнее, чтобы ты и твоя семья знали, как важен для меня твой брат. Я здесь правитель. Я занял это место, не спросив вашего разрешения. Это накладывает на меня некоторые обязательства. Это значит, что я обязан выказывать искреннее уважение к вашим законам, даже когда для этого требуется что-то, чего мне не хочется делать. Я не имею права на компромиссы.
– По-моему, это я понимаю.
– Мы должны быть одним народом, – сказал он. Голос звучал грустно. – На Лаконии нет места делению на племена. Это не старая Солнечная система с Землей, Марсом, Поясом. Мы пришли сюда, чтобы перерасти это деление.
– Здесь все по-другому, – согласилась Кара, и адмирал кивнул, словно она прекрасно его поняла, потом коснулся ее плеча и отошел.
За спиной Кары кто-то тихо плакал. Ей не хотелось смотреть кто. Впервые после возвращения домой в голове у нее почти прояснилось. Она тронула Ксана за пятку, как делала, когда хотела его разбудить, и ощутила холод тела.
– Все будет хорошо, – сказала она. – Я знаю, как это исправить.
Родители сидели на кухне с Мари Танненбаум, перед каждым стоял низкий стакан с вином. В другой раз отец пошутил бы, что вино пятнадцатиминутной выдержки, но сейчас, похоже, и не замечал, что у него в руке. Непрозвучавшая шутка опечалила Кару, потому что показала, что отцу тоже грустно.
– Что с ним будет ночью? – спросила она.
Мари моргнула и на сантиметр отстранилась, как если бы Кара сказала что-то неприличное. Отец и вовсе не отреагировал, разве что чуть повернул к ней лицо с застывшей вежливой улыбкой. Отвечать пришлось маме.
– Сейчас не время…
– Я знаю, что похороны завтра, – сказала Кара, – но до тех пор его негде оставить, да? Можно, он будет здесь? Это его последняя ночь, и он должен остаться здесь. С нами.
Голос ее невольно прозвучал громко и пронзительно. Мари Танненбаум на нее не смотрела, зато смотрели другие. Глаза матери были мертвыми, как у птицы-мамы.
– Конечно, – сказала мама, – если для тебя это важно, пусть он останется здесь до похорон. Это будет… приятно. Что он с нами.
Мама расплакалась и никак не могла перестать. Отец все с той же улыбкой отставил вино и увел ее. Минуту Кара ждала, что Ксан вбежит с улицы и станет спрашивать, что с мамой, а потом вспомнила. И ушла стеречь тело. Вдруг кто-то придет и захочет его унести, тогда она скажет, что мама не велела.
Поминки затянулись допоздна, до темноты, которая как будто была всегда. Как будто день возможен только на другой планете. Кара все еще стояла над Ксаном, когда уехали адмирал Дуарте с его солдатами и когда Стефан Декаамп и Джанет Ли пришли, чтобы внести тело Ксана в дом. Пусть в местной биологической системе ничто не сочло бы его съедобным, но все-таки они его унесли, прямо так, на столе. И оставили в промежутке между столовой и кухней, одетого в белый саван. Все происходило как во сне.
Родители проводили всех, попрощались и закрыли дверь. Оба они молчали, и тогда Кара пошла в ванную и сделала вид, что собирается спать. Почистила зубы, умылась, переоделась в ночную рубашку. Поцеловала маму в щеку и ушла в спальню. Дверь не захлопнула, чтобы замочек не щелкнул, когда будет открывать. А потом, как можно тише, она стянула рубашку и переоделась в рабочее. Ладонник запихнула в ящик с носками. Если к ней заглянут, подумают, что она в своей комнате. Забравшись в постель, Кара доверху натянула одеяло, чтобы родители, если зайдут, увидели, что все как обычно. Самое трудное, подумалось ей, это не заснуть, пока они лягут. Она в темноте закусила губу, стала жевать мягкую кожицу, чтобы боль не дала уснуть. Посчитала в обратную сторону от пятисот, по одному числу на вдох, и снова до пятисот. И уже откинула одеяло, собираясь встать, когда открылась задняя дверь и до нее донеслись голоса родителей. Кара застыла, вслушиваясь.
Самое удивительное, как обыкновенно они разговаривали. Как мало горе на слух отличалось от нормальной жизни.
– Приберусь потом, – сказал отец.
– Пускай, мне все равно.
– Понимаю, но все же надо прибрать.
Призрачный смешок заглох чуть ли не раньше, чем прозвучал. Кара представила мать, опирающуюся на кухонный стол – как всегда, только вот Ксан умер. Так что, может, они и вели себя иначе. Все ведь должно было перемениться.
– Не могу поверить, – сказала мама. – Правда ведь, это… невероятно?
– Да, мне тоже все кажется, что я переболел или что-то такое. Как будто бредил, а теперь очнулся. Или снова заснул. Не могу… не чувствую, что его нет.
Кара ощутила, как улыбка растягивает уголки губ. На миг ей захотелось выбежать и сказать им. Чтобы сделать это всем вместе.
– Не хочу больше здесь быть, – произнесла мама. – Мы и не должны были здесь оказаться. Это не для нас. Не… – Голос у нее сел, и она умолкла, словно слова стали густыми и липкими, не проходили наружу. Отец чем-то шумел. Звук был как шуршание бумажных жучков.
Кара подвинулась к краю постели, подумывая выглянуть в дверную щелку. Посмотреть, что там у них. Ком под ложечкой был как секундный, ускользающий кошмар, а ей еще предстояло найти собак.