Гремящий дым

— Об этом я и хочу тебе рассказать… Название реке дали голландцы, которые в шестидесятых годах XVIII столетия не один раз пересекали ее.

— А-а-а, — разочарованно протянул Ленька, — вот почему вы меня спрашивали о бурах…

— Отчасти поэтому. Но я не кончил, дружок, потерпи еще немного. Ну-с, так я повторяю, что наименование реки пошло от голландцев.

Но почему они дали реке такое необычное имя — Оранжевая? Оказывается, нет ничего проще, чем объяснить это. Правильнее река должна была бы называться Оранской, потому что голландцы наименовали ее так в честь фамилии принцев Оранских — правителей Нидерландов. С чьей-то легкой руки название Оранская превратилось в Оранжевую, каковое обстоятельство заставляет некоторых молодых людей задавать вопросы, вместо того чтобы, как это им надлежит в столь поздний час, пребывать в объятиях сна.

— Эт… — хотел было что-то сказать Ленька, поднявшись со стула, но я легонько подтолкнул его к двери. — Не экай и не мекай. Больше не скажу тебе ни слова. Мне надо работать, а тебе спать. Спокойной ночи.

Ленька пожелал мне также спокойной ночи и, пообещав завтра навестить меня непременно, выбежал, припрыгивая, из комнаты.

Гремящий дым

Из-за легких стен доносился глухой гул селения: разноязыкие голоса, крики детей, скрип жерновов, мычание скота. Жизнь в арабском селении Уджиджи на берегу озера Танганьика текла своим чередом.

Привычный слух Давида Ливингстона ловил этот монотонный, изо дня в день повторяющийся шум — путешественник надеялся услышать новые звуки, приметы приближающегося каравана.

Исхудавший, замученный лихорадкой и другими болезнями, оставленный большинством слуг, с которыми начинал последнее путешествие, он страстно мечтал о том времени, когда снова пойдет в путь.

Не имея никаких вестей с родины, от близких, Ливингстон чувствовал себя одиноким и покинутым. Болезненное состояние и беспомощность очень тяготили этого деятельного по натуре человека. Большую часть времени он вынужден был проводить в постели, испытывая недомогание.

Полулежа на соломенном мате, покрытом козьей шкурой, Ливингстон просматривал свои дневники, делая в них время от времени пометки и внося исправления. Это были записи его последнего путешествия. Перечитывая отдельные страницы, он то и дело невольно обращался мыслью к прошлому, к первым своим походам, когда он был моложе, крепче, здоровее и когда его окружали верные друзья макололо.

Воспоминания властно овладевали им, и он с наслаждением отдавался их течению, забывая на время свое безрадостное настоящее.

…Вот он плывет на лодке по реке Замбези, или, как ее называют местные жители, Лиамбве.

Берега реки, острова, встречающиеся на пути, покрыты пышной растительностью. Ветви деревьев, склоняющиеся к самой воде, пестрят цветами яркой раскраски. Рядом с изящными, стройными пальмами, листва которых четким силуэтом вырисовывается на фоне безоблачного неба, возвышается то здесь, то там могучий баобаб. Тут же, горделиво распрямившись, стоят серебристые монгононо, напоминающие своим видом ливанские кедры. Поодаль от них возвышаются мацуори с ярко-красными плодами. Эти деревья своим обликом мало чем отличаются от кипарисов. И еще, и еще деревья разнообразных пород. Одни из них похожи на каштаны, другие на вязы, третьи на дубы.

Любуясь открывшейся его взору картиной природы, Ливингстон с нетерпением ожидает появления знаменитого водопада, о котором не раз слышал от макололо.

Но что это? Впереди, поверх крон деревьев, там, где река делает небольшой поворот, он видит гигантские столбы не то пара, не то дыма! Их пять, этих столбов. Они поднимаются высоко к облакам, появившимся на горизонте, и как бы сливаются с ними, несколько отклоняясь от вертикали под воздействием ветра. Кажется, будто там, за лесом, горят пять колоссальных костров, посылая в небо клубы белоснежного дыма.

Вскоре до слуха Ливингстона стал доноситься какой-то грохот, все более нарастающий.

— Водопад?! Там?! — возбужденно прокричал он, наклонившись к своему коричневому спутнику, ловко орудующему веслом.

Такеленг (так называли этого макололо) невозмутимо кивнул головой.

Челнок продолжал быстро скользить вниз по течению, и Ливингстон жадно впитывал в себя все детали открывшейся панорамы, чтобы потом как можно более полно занести свои впечатления в дневник, который он все время вел.

— А знаешь ли, Такеленг, ведь этого водопада не видел еще ни один европеец! — обратился он опять к гребцу и, не дожидаясь ответа, поднес к глазам бинокль. — По моим расчетам, до водопада осталось не более полумили. Там, посреди реки, я вижу остров. С него должен быть хорошо виден водопад, как мне кажется. Подплывем к острову?

— Туда плыть нельзя, Дауд, — последовал лаконичный ответ, — Моси оа Тунья проглотит нас.

— Как ты сказал? — переспросил Ливингстон. — Моси оа Тунья? Я не раз слышал это выражение от покойного вашего вождя Себитуане. Означает оно, если я не ошибаюсь, на вашем языке «здесь пар издает шум».

Такеленг утвердительно кивнул головой.