Гретхен

Рядом с классом Гретхен располагался кабинет рисования. Дверь была открыта. Внутри – никого. Габриэла затащила туда Гретхен и быстро закрыла дверь изнутри. Весь шум остался по другую сторону.

– Ну, рассказывай! – потребовала Габриэла и достала из карманов джинсов мятую сигарету с зажигалкой. Оглядевшись, она взяла с учительского стола плошку для разведения красок, чтобы использовать ее в качестве пепельницы.

– Не кури тут! – неодобрительно взглянув на сигарету, сказала Гретхен и кивнула в сторону лаборантской. – А то еще Мазилкин учует!

Мазилкиным они называли учителя рисования, который на переменах обычно сидел у себя в лаборантской среди мольбертов, красок, коробок с карандашами и пачками бумаги. Он был ярым противником курения и отчаянно гонял всех любителей подымить.

Габриэла подошла к лаборантской и прокричала в полуоткрытую дверь:

– Господин профессор! Можно? Господин профессор! Разрешите войти!

Никто не отозвался. Похоже, учителя не было на месте.

– Все чисто! – сообщила Габриэла, преспокойно уселась на учительский стол и зажгла сигарету.

– А что бы делала, если бы он оказался на месте? – поинтересовалась Гретхен.

– Ну придумала бы что-нибудь, – безмятежно ответила Габриэла. – Спросила бы, когда мы будем делать линогравюры, что-нибудь в таком духе! Давай, не тяни кота за хвост, а то скоро перемена закончится! – сказала Габриэла.

Гретхен доложила обстановку. Габриэла, как и следовало ожидать, принялась поносить Гансика.

– Вот вся его подлая сущность и вылезла наружу! Я всегда говорила, что у него подлая сущность! Посмотришь и сразу видишь: скользкий тип!

– Ничего подобного! Единственное, что видно, так это то, что он толстый! – возразила на это Гретхен.

– Нет, скользкий! – стояла на своем Габриэла. – Он даже в глаза не смотрит!

– Слушай, не смеши! – возмутилась Гретхен. – Ты рассуждаешь как старая ханжа! Покажи мне тех распрекрасных людей, которые всегда смотрят прямо в глаза, и я заплачу тебе за каждого по шиллингу! Думаю, не разорюсь на этом!

– Ты просто не хочешь мириться с очевидными фактами! – воскликнула Габриэла. – Тебя послушать, так никакой он не мерзавец, и не подлец, и не мелкий каверзник, и скользким его тоже не назовешь! А как, по-твоему, называется человек, который шпионит за другими и рассылает письма с угрозами? Как прикажешь называть того, кто занимается бессмысленным террором? А? Скажи мне, дорогая!

– Оставь меня в покое! – сказала Гретхен, соскочила со стола и пулей вылетела из кабинета.

Уроки закончились, и Гретхен в одиночестве побрела на трамвайную остановку. Габриэла не пошла с ней вместе. После разговора в кабинете рисования остался неприятный осадок, и между ними пролегла легкая тень.

Гретхен прислонилась к столбу с расписанием, бросила свой рюкзак на землю и принялась размышлять, не поехать ли ей в папину квартиру, чтобы дождаться там Гансика. Он должен был бы появиться через час. Но Гретхен со страхом думала о предстоящем выяснении отношений. «Он будет от всего отпираться, – думала она. – А если я предъявлю ему неопровержимые доказательства, он замкнется и будет тупо молчать. Вообще-то он должен был бы давно догадаться, что мне все известно. Ведь я открыто выложила ему на стол его дурацкие письма с угрозами и придавила пресс-папье. И когда я ему сказала про черную тетрадь, которую убрала в портфель, он тоже должен был бы понять, что я все видела. Именно поэтому он не хочет теперь со мной встречаться! Именно поэтому он обходит меня за сто километров!»

Показался трамвай. И почти одновременно из-за угла со стороны школы выбежал Флориан. Гретхен подхватила свой рюкзак.

– Гретхен! Подожди! – прокричал Флориан и прибавил ходу. Бегать он был мастер.

Трамвай остановился, двери открылись, Гретхен зашла в вагон. Вагон был почти пустым. Большинство из ее школы, кто ездил на трамвае, жили в противоположной стороне. Гретхен села и достала из рюкзака книгу – «Нет желаний – нет счастья» Петера Хандке[11]. Ей не хотелось больше думать о Гансике. «Почитаю, отвлекусь», – решила Гретхен и открыла книгу на первой попавшейся странице.

На светофоре как раз зажегся красный, и, если бы не это, Флориан ни за что не успел бы впрыгнуть в трамвай. Он влетел в последнюю секунду, когда двери уже начали закрываться.

– Уф-ф-ф! Поставил новый мировой рекорд! – пропыхтел он, плюхаясь на сиденье рядом с Гретхен.

Гретхен продолжала смотреть в раскрытую книгу.

Трамвай тронулся с места.

– Знаешь, Гретхен, хочу тебе кое в чем признаться! – заявил Флориан. – Я подворовываю!

«А мне-то что до этого?» – подумала Гретхен, не отрываясь от книги.

– Я тебе это говорю, потому что знаю, что ты никому не разболтаешь! – продолжал Флориан. – Я ворую у Мазилкина карандаши, кисточки и краски и толкаю их потом своему двоюродному братцу – для меня это единственный способ поправить свое материальное положение!

Ошеломленная Гретхен захлопнула книгу.

– Вот почему я не подал голоса, когда Габриэла проверяла, нет ли Мазилкина в лаборантской, – сказал Флориан.