Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова

Как уже отмечалось, общее количество упоминаний чернокнижника Фауста в дневниках (в том числе цитат из различных произведений о нем) – более трехсот. 30 марта 1942 г. Вавилов вспоминает: «К „Фаусту“ прилип с ранних лет ‹…› Этот „фаустизм“ всю жизнь тянется». «Фауста» Гете Вавилов читает в годы Первой и Второй мировых войн. 24 января 1945 г. он снова пишет в дневнике: «Докончил „Фауста“ (начал в 1942 г.). Действительно, неразлучный спутник». Последняя фраза – прямая отсылка к ранним предсказаниям, в точности сбывшимся: «Фауста я буду читать всегда» (21 января 1915); «Странная книга! Я буду всегда читать ее» (24 января 1915). На обороте форзаца томика «Фауста» Вавилов написал: «Книга была со мною на фронте в 1914–1918 г. Переплетена в Кельцах весной 1915 г. // В Йошкар-Ола (Царевококшайск) во время эвакуации 1941–1945 г.» В посвященном «Фаусту» Гете стихотворении молодой Вавилов писал (14 марта 1915): «Заветный том везде теперь со мной // Как Библии священные скрижали ‹…› И Фауста вновь перечитывать готов // Всю жизнь мою, как Библию сначала // Как откровение он вечно нов ‹…› К тебе, как прежде, устремив глаза // В тоске стою коленопреклоненный» и т. д. Еще одно сравнение с Библией: «На столе у меня „Фауст“, маленький, черный и толстый, как католический молитвенник» (8 июля 1915).

Сложно определить, что в этой рисовке молодого Вавилова перед самим собой – откровенной позе страстного «фаустомана» – первично: потребность в необычном объекте интеллектуального преклонения (Гете)? эпатаж (заигрывание с чертовщиной)? притягательность волшебства? Вероятно, все сразу.

В дневниках повзрослевшего Вавилова Фауст упоминается раз в 10 реже, чем в ранних. Два кратких воспоминания о запойном чтении Гете в годы Первой мировой, несколько цитирований («Был и остался дураком…» и т. п.), несколько упоминаний задуманной когда-то книги «Фауст и Леонардо» да мрачная запись от 12 января 1947 г.: «Я бы мог сейчас написать самого страшного „Фауста“ на свете». Остальные упоминания – это либо «гравюра псевдо-Рембрандта» с изображением Фауста в «эстетическом иконостасе» на синей стене (семь упоминаний), либо размышления о своем тянущемся с раннего детства «фаустизме». Также, возможно, восходит к Фаусту и неотступная мечта зрелого Вавилова о маленькой собственной лаборатории (той самой, которую в ранних дневниках Вавилов обозначал выражением из «Фауста» Гете – «dumpfes Mauerloch»): «В келью, к книгам, к лабораторному колдовству, к тихому раздумью» (6 мая 1944).