Да, запустить внутрь Эддисона на разведку было единственной пришедшей в голову идеей. Хоть я и мечтал ворваться в эту крепость аки герой боевика, я был высоким, но крайне худым подростком, который если бы и вырубил кого, то только по счастью. Говорящие головы меня не удивили, наркоманы тем более. Я вообще не был способен чему-то удивляться. Я прошел такой длинный путь, чтобы меня остановил какой-то мост? Пиками мы пытались соорудить мост, и мешали нам только крики наркоманов с берега. Все это звучало нереально, но в критической ситуации ты просто делаешь и делаешь все, что только можешь, надеясь, что успеешь как можно больше перед тем, как тебя схватят.
Мы даже пошли по этому мосту, соскальзывая с этих пик. Я не понимал высоту под собой. Я был одурманен близким расположением крепости и моими успехами до этого. Я был так обнадежен, что пропустил ощущение пустоты. Более того, я был слишком самонадеян, надеясь на послушание скрытой в темноте моста пустоты. О, я говорил на языке пустот идеально, только вот она не знала меня. У нее не было поводов слушаться.
Вот тогда я по-настоящему испугался за свою жизнь. Я кричал пустоте, задыхаясь от давления на груди, пугаясь каждого треска в своем теле, меня крутило в воздухе, меня тошнило, и боже, мне наконец-то стало очень страшно. Пустота встряхнула меня как следует, заставив приквсить язык. Он взорвался ошеломительной болью. Я прикусил щеку за компанию, и рот мой наполнился кровью со знакомым привкусом железа. Я глотал ее и снова кричал пустоте на нужном языке.
Это должен был стать конец.
Я не знаю, почему она опустила нас на мост в конечном итоге. Мне было незачем об этом думать – я явно ощущал трещины в паре ребер, из-за чего я даже не мог сделать полный вдох. Мост вокруг меня кружился, отказываясь замирать. Я даже не думал о Енохе. Я думал о своей жизни, которую чуть не потерял, потому что не додумался проверить мост на наличие пустот, а мог бы предугадать это. Меня вырвало кровью и примесью желчи. Каждый из нас пострадал в значительной мере, и Эмма смотрела на меня с таким презрением. Как будто я обещал покорить все пустоты с первого взгляда. Я не знал, почему та пустота отказалась меня слушаться. Возможно, она уже была в клетке и терять ей было нечего. Мы кое как вернулись на улицу, ведущую к мосту. Нас обстреливали поначалу гнилыми фруктами, после чего я поздно увидел, как вооруженные наркоманы, лишенные зрелища нашей эпичной смерти, собираются идти против нас. Нет, я не испугался больше, я с горьким разочарованием подумал, что лучше было упасть с высоты, чем быть убитым одним из этих людей. У нас не было сил и возможности сражаться, Эддисон, несмотря на сломанную лапу, пытался их уговорить.
Господи, как же хотелось, чтобы все поскорее кончилось.
Но я недооценил стремление Эммы попасть в крепость. Когда перед нами возник военный автомобиль, я был готов просто скрыться, тогда как и она, и Эддисон рванули к нему. Разве их цели были важнее моей? Так почему они поступали так необдуманно, так глупо, рискуя жизнями больше, чем это необходимо? Глуп ли был я, побежав за ними? У меня не было других союзников, и потерять их я никак не мог. Поэтому я побежал, несмотря на то, что Эмма упала на землю от удара битой. Я побежал потому, что выбора у меня не было. Физически – да. Морально – нет. Мог ли я считать себя трусом? Думаю, тогда я эволюционировал от труса до глупца. Прогресс налицо.
А затем меня снесли с ног, со всей силы ударив битой под колени. Я рухнул, как подкошенный, жалко отползая в сторону вместе с Эммой. Нас ведь спасло, фактически, то, что твари не узнали нас в лицо, а приняли за особо рьяных наркоманов. Ведь окажись мы в клетке по соседству с нашими друзьями, мы никогда не смогли бы помочь им. Я полз и тащил за собой Эмму, пугающе бледную, без сознания, с явными признаками кровотечения. Мой мозг попросту перестал воспринимать происходящее. К тому моменту, когда я увидел, как надо мной заносят огрызок трубы, я позволил своему сознанию благодарно отключиться.
Блаженная тьма не была непрерывной. Иногда я видел какие-то сверхъяркие картинки незнакомой комнаты, женщины, которая дула на меня какую-то пыль, потом я видел родителей, плачущих над обгоревшим трупом в морге, Еноха в клетке. Эта тьма лечила меня, но перегружала мой мозг страшными картинами моих страхов и переживаний. Я видел выпотрошенного Эддисона, видимого после потери души Милларда. Я стонал и метался в новой, уже своей клетке, которая не пускала меня на помощь к тем, кого я любил и кем дорожил. Я плакал во сне, может, и в реальности.