Грядет новый мир (СИ)

Бентрам заявил, что я копия деда, и он ничуть не удивлен, что я повторил его выбор. Очевидно, он имел в виду меня и Эмму. Я не стал его разубеждать, а то мало ли, он мог и отказаться нам помогать. А в том, что он почему-то помогал, я уже не сомневался. Я сидел на диване, окруженный теплом одеяла и жаром выпитого чая, и от огня камина меня разморило. Мре показалось, что я задремал. В который раз я видел, как сильно я сжимаю Еноха в своих руках, спасая его из плена. Не знаю, почему Гораций видел иное, если бы я вытаскивал Еноха, я сломал бы ему ребра своим объятием. Я слушал его историю вполуха, тем более что глобализация проблем странных и тварей меня все еще никак не волновала, я оказался в эпицентре, это так, но я не сражался за единство, за правду и прочее, нет, я шел вперед, потому что был виноват перед единственным человеком, который согласился быть со мной, прекрасно видя меня насквозь. Не думаю, что Енох однажды сказал бы мне, что он во мне разочарован, как миллион раз я слышал это от близких и от бывших друзей. Иногда мне кажется, что он остается со мной потому, что разочаровался во мне изначально. Хуже мне уже не стать, чем в те, первые дни.

А я вообще спрашивал Еноха о том, согласен ли он быть со мной? Все выглядело так, словно я пробрался прямо под его многолетнюю защиту и устроился так, как будто мне там самое место. Ч не отрицаю, что иногда я очень наглый и разбалованный богатыми родителями, но цену своим поступкам я обычно всегда определял. Поздно, но определял. И только в тот момент у камина Бентрама я еще не мог до конца осознать свой поступок, который никак не повлиял на факт пленения Еноха, но не давал моей совести покоя, потому что я должен был сказать иначе.

Я обязан был обещать ему, что вернусь. Мне было стыдно за свои семнадцать, за эмоциональную незрелость, за страх перед ответственностью. Я хотел бы вернуться взрослым. Это удивительно, ведь обычно зависимость нельзя отложить во времени, впрочем, как и любовь.

Всю свою жизнь я буду искать точное определение для моего чувства к Еноху.

Я отвлекся от своих мыслей, когда услышал про Библиотеку Душ. Против воли в моей голове вдруг всплывали старые сны, в которых я видел полки и сосуды, самые различные. Весь сон был полон полок. Это, должно быть, было совпадением, но я наконец решил прислушаться. История многолетнего конфликта воспринималась мною как страшная сказка, и я вдруг подумал, что мой дед мог знать обо всем этом. Он не смог бы трансформировать это для моего детского сознания, а жаль, ведь все стало бы логичнее парв дней назад, и, кто знает, все можно было бы изменить. Даже с учетом Бентрама и его медведя, страшной армии мы не представляли. Но к тому моменту, как он заговорил о том, что его машину можно починить, я вдруг заранее понял, зачем мы ему нужны. Не нужно быть таким уж умным, чтобы понять, что машина, подобная этой, на бензине работать не будет. Он хотел, чтобы я привел ему свою пустоту. Он озвучил мою мысль, а я испытал вместо радости от реального плана проникнуть в крепость странную грусть. Ведь пустота служила мне верой и правдой, охотнее, чем остальные – может быть, не таким уж плохим странным человеком она была в прошлой жизни. Я не стал убивать ее тогда, но должен буду притащить на смерть сейчас – это воспринималось мною почти как предательство. Ее жизнь ничего не стоила, пустота была монстром, да, и моя инфицированная Енохом душа в целом понимала, что так нужно поступить.

Но почему же я себя так отвратительно чувствовал? Забавно, ведь если бы я не был занят вопросами морали пустоты, я бы услышал важные слова про библиотекарей. Но я, как любой подросток, был слишком отвлечен и лабилен, чтобы слушать все. Я не искал опасности в Бентраме.

Мне не нужно было говорить, что пустота жива. Думаю, я постоянно ощущал какой-то ее отзвук, но мне было не до нее. Только теперь я прислушался и понял, что она где-то неподалеку, обессиленная, злая, но живая. Что удивительно, не голодная. Как только я настроился на нее, я буквально услышал, как она зовет меня. Я чувствовал себя просто отвратительно, но иного выхода не было. Я должен был привести ее сюда, чтобы проникнуть внутрь крепости.

Эмма зачем-то просилась идти со мной. Она снова верила в меня, и от ее наивности меня подташнивало. Или от сотрясения я не отошел. Черт знает. Я не хотел, чтобы она снова посмотрела на меня с презрением. Я шел с ней, потому что в плену был Енох, но если бы он остался со мной, что я сделал бы тогда? Шел бы за Енохом, потому что доверял ему и его решениям больше, чем себе. Путь с ним был бы короче, быстрее и правильнее, ведь он был способен мыслить трезво, в отличие от меня и Эммы. Но я не стремился бы так в крепость, это уж точно, может быть, это и к лучшему.

Ведь такую трусость мне Енох бы не простил. А так я компенсировал это почти героизмом, хотя, опять же, если подумать, мы шли вперед не благодаря мне, а чаще всего вопреки, но это как-то не откладывалось в голове.

Как и роль Еноха, так и мои ошибки. Поразительно диаметральные стороны общественной амнезии.